«Бесстыдство, полумрак, дым, стон и хаос», как описывала эту квартиру позже одна не очень известная в узких и широких кругах поэтесса и на допросе в полиции, и в цикле «Мятная прострация».
Стоило переступить порог, как на полу обнаруживались ряды обуви всех возможных цветов и размеров – ботинки, туфли, сапоги или босоножки; вешалки же грозили обрушиться под разноцветными пальто, куртками, плащами и шубами, если дело было зимой. За прихожей были комнаты, в которых творилось то, что никогда не одобрил бы человек приличный: но комнаты снимались студентами, да ещё и вскладчину, поэтому в квартире царил вечный гам и всегда находился хотя бы один не совсем трезвый человек. Сами арендаторы, друзья, друзья друзей, приятели приятелей, просто знакомые из баров и пивных, в которые всем строго настрого запрещалось ходить, дабы не уронить честь университета; дамы всех сортов и ухажёры за теми студентками, которые предпочли жить стеснённо и закрыть глаза на возможный урон репутации. Впрочем, как верно заметил знакомый Марьи Петровны выше, времена действительно менялись, и жить отдельно от родителей, да ещё и снимая смешанно с противоположным полом, уже не накладывало безнадёжный ярлык разврата и падения; хотя не сказать, что разврат не происходил.
Напротив, как убедился Артём, происходил ещё как. Сам он тушевался, и его пристроили смешивать коктейли (преимущественно разбавляя водку яблочным и томатным соком), а вот остальные времени зря не теряли. Роман активно волочился за свеженьким личиком: личико было бледным и хрупким, тонкие пальцы, беззащитный вид в платье, которое обнажало плечи, – Артём заподозрил поэтессу, и так и вышло: после второго коктейля её таки убедили почитать стихи, в содержание которых Артём не вслушивался, потому что рядом же обсуждали премьеру нового французского фильма с Марлоном Брандо в кинотеатре «Иллюзион». Сходить бы!
– А как вам Даль? – осторожно вклинился кто-то в разговор. И тут же переключились с заграничных звезд на наших, яростно и горячечно, а задавший вопрос слушал в стороне, вертя в ладони сигаретку. В другое ухо Артёму всё лились какие-то «туманы моей души ты разбередил», и он сдался и позорно бежал от коктейлей:
– Можно у вас, сударь, сигаретку стрельнуть?
– Пожалуйте, – протянул ему новый знакомец. – Спички?
– Благодарствую. Как вам вечер поэзии?
– А! Это была поэзия?
– Почему была, есть… Вон, слышите, «вина испивших лоз».
– Лозы пить нельзя, – очень серьёзно уточнил его собеседник. – Может, роз?
– Розы из вина?
– Почему нет? Поэзия! Потом, сударь, возможно мы всё неправильно понимаем…
– Так-так?..
– Смотрите, – всё так же серьёзно продолжил собеседник, – это не вино, а вина.
– И она обвиняет лозы?
– Или тех, кто их пил. Впрочем, возможно всё же розы.
– Или грёзы.
– Мимозы.
– Фруктозы.
Они переглянулись и засмеялись.
– Артём.
– Ричард.
– Ого!
– Да, – вздохнул новый знакомый, – именно так.
– Ну всё не Екфрасий.
– Скажите мне, что вы это только что придумали.
– Нет, со мной учился в гимназии. Бил цветочные горшки.
– Могу его понять.
Снова засмеялись. Артём заметил, что Ричард тоже не пьёт: стакан у него оставался почти полным.
– Экзамен?
– А? – и Артём кивнул на стакан:
– Не пьете.
– Так и вы, – парировал тот.
– У меня, брат, сессия, – хмыкнул Артём, – экономическая география послезавтра. Уровень добычи руды, угольные месторождения.
– О! – с уважением посмотрел на него Ричард. – Нет, я.. – он замялся.
