Попутно она отметила несвежий подворотничок офицера, пуговица на рукаве пришита лохмато. Лицо красное, может, чуть контуженый, но все же симпатичный парень…
Медленно подкатил трамвай. Профили в окнах чинно кланялись тормозному движению. Пассажиры обходили странных русских, затеявших долгое прощание.
Вот обнажился никелированный поручень. Пехотинец преградил женщинам дорогу.
– Ну, ты пожалеешь! – Гордость не позволила Ольге Зауровне отвести его руку.
Трамвай ждал.
Кондуктор крикнула предостерегающе: «Ап-фарен!» – словно перед цирковым прыжком. В этот момент подбежал второй офицер. За ним ехал, раздувая зеленые щеки – передние крылья, – комендантский газик.
Долговязый лейтенант с красной повязкой на рукаве слетел коршуном с подножки:
– Предъявите ваши документы!
– Товарищ лейтенант, – слегка покачивая головой, сказала Ольга Зауровна, – обращайтесь к соотечественницам по уставу!
– Разберемся, кто вы такие! – Повернулся к солдатам: – В машину их!
Жена подполковника сделала обрадованное лицо, мол, подвезут до места! Она выдержала паузу, чтобы солдат открыл ей дверцу. Варя забралась следом.
Машина отъехала, за ней покатился трамвай, догоняя их. Пассажиры более смело смотрели на русских, улавливая на лицах привычную суровость.
«Не дрейфь! – подмигнула комендантша. – Обратно еще на трофейной привезут!» Варя быстро успокоилась, принимая случившееся за новое приключение, пусть бестолковое, но родное. Ей было все равно куда ехать и зачем, подчиняясь нелепому подозрению, потому как уже давно жила тайной и явной подневольностью.
В комендатуре Ольга Зауровна потребовала, чтобы их немедленно отвели к такому-то полковнику.
– Ты хорошо осведомлена, – без тени сомнения отрубил лейтенант. – Ничего, следователь узнает, кто вы и откуда «все знаете»!
Документов при них не было. Женщин отвели в камеру.
Захлопнулась железная дверь, а в памяти Вари всплыл рьяный пехотинец, оставшийся на остановке. Орёлик! Неужто в самом деле она вызывает такие чувства? А вот встретились бы в Доме офицеров! Может, даже посмеялись… Хотя нет. Не смогла бы уже простить…
Прошло больше часа, когда дверь отворилась и пришел следователь. Услышав от задержанных номер части, он проводил женщин к начальнику комендатуры.
Кабинет начальника похож на медвежий угол – бархатные портьеры внахлест, толстый ковер на полу, с вмятинами следов от сапог, тяжелые кресла разного калибра. У полковника темная шерсть в ушах и на коротких пальцах; выслушал доклад угрюмо: «Н-да, ошиблись-то как!..» На лице досадная улыбка.
– Продержали в кутузке без всяких-яких! – Ольга Зауровна брезгливо осмотрела предложенное ей кресло.
Полковник скрылся в чаще кабинета, подставляя злым взглядам женщин непрокусываемые бока.
– За своих подчиненных вы должны отвечать!
То тут, то там слышались звуки двигающихся стульев или крышки графина:
– Вас приняли за тех русских дамочек, что остались после войны. И не хотят возвращаться на родину…
Забирать «пленниц» приехал капитан Смолянский.
Проводив Варю до ее комнаты, он произнес назидательно:
– С человеком ничего не происходит зря или, как он думает, случайно!
Затем пили чай, «в кутузке не угостили!». Капитан говорил о чем-то слишком умном, мол, человек движется в трех измерениях: разума, чувства и сердца. И если застопорилось в одном, то, может быть, виновато «пустое сердце».
Смолянский наблюдал – через овальное зеркало – за черной косой, ёрзавшей меж лопаток. Варя шутливо напевала:
