– Из дома с криками выбежала старушка, – сказал констебль Посети и отсалютовал. – Так что я зашел и увидел ровно такую картину.
– Ровно такую, констебль Посети?
– Да, сэр. И меня зовут Посети-Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой, сэр.
– Что это была за старушка?
– Говорит, ее зовут миссис Канаки, сэр. Говорит, что всегда приносит ему еду, сэр. Говорит, что заботится о нем.
– Заботится?
– Ну знаете, убирает комнаты и так далее.
На полу действительно лежал поднос – рядом с разбитой миской и пролитой кашей. Старушку, что заботилась о покойном, наверняка потрясло, что кто-то успел о нем позаботиться раньше ее.
– Она к нему прикасалась? – спросил Ваймс.
– Говорит, что нет, сэр.
Значит, пожилой священник ухитрился умереть самой благообразной смертью, которую Ваймс когда-либо видел. Его руки были скрещены на груди. Его глаза были закрыты.
А изо рта у него что-то торчало. Что-то вроде свернутой бумажки. Она придавала трупу неуместно залихватский вид, как будто после смерти он решил выкурить последнюю сигарету.
Ваймс осторожно вынул из губ у покойного крошечный свиток и развернул. Бумажку покрывали тщательно выписанные, но неизвестные символы. Особенно примечательными их делало то, что автор записки явно воспользовался единственными чернилами, которых в комнате было в избытке.
– Фу ты, – сказал Ваймс. – Написано кровью. Кому-то эти письмена о чем-нибудь говорят?
– Да, сэр!
Ваймс закатил глаза.
– Да, констебль Посети?
– Посети-Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой, сэр, – обиженно поправил констебль.
– Посети-Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой[7]. Я как раз собирался договорить, – повторил Ваймс. – Ну так что?
– Это древний клатчский шрифт, сэр, – сказал констебль Посети. – Его использовали Кенотины – одно из пустынных племен. У них была развитая, но глубоко ошибочная…
– Да, да, – прервал Ваймс, который уже видел, как на горизонте набухает грозная туча душеспасительной проповеди. – Но ты понимаешь, что тут написано?
– Я мог бы выяснить, сэр.
– Хорошо.
– Кстати говоря, удалось ли вам улучить минутку и посмотреть брошюры, которые я принес вам на днях, сэр?
– Я был очень занят! – рефлекторно ответил Ваймс.
– Не волнуйтесь, сэр, – сказал Посети и улыбнулся изможденной улыбкой человека, что пытается творить добро вопреки всему. – Посмотрите, когда у вас появится время.
Старинные книги, свалившиеся с полок, все усыпали своими страницами. Многие забрызгало кровью.
– Кажется, тут хватает религиозных сочинений, – сказал Ваймс. – Может, что и отыщется. – Он повернулся. – Детрит, осмотрись тут, ладно?
Детрит, который старательно обводил труп мелом, прервался.
– Есть, сэр. Что ищем, сэр?
– Что найдется.
– Понял, сэр.
Ваймс, крякнув, опустился на корточки и потрогал пол, покрытый серыми пятнами.
– Грязь, – сказал он.
– Ета, она бывает на полу, – с готовностью подсказал Детрит.
– Вот только она светлая, а земля у нас в городе темная.
– Ага, – подметил сержант Детрит. – Улика!
– Или просто грязь.
Его внимание привлекло еще кое-что. Кто-то пытался сложить книги. В комнате возвышалась аккуратная стопка шириной в один том; в ней было несколько десятков фолиантов, самые крупные – внизу, все уголки выровнены как по линейке.
– Что-то не сходится, – сказал Ваймс. – Вспыхивает драка. Старика жестоко ранят. Потом кто-то – то ли он сам из последних сил, то ли убийца – пишет что-то на клочке бумаги кровью этого несчастного. Аккуратно сворачивает бумажку и сует ему в рот, словно конфету. Потом старик умирает, кто-то закрывает ему глаза, складывает руки, собирает книги в стопку… и что? Ныряет обратно в кипящий котел, который мы называем Анк-Морпорком?
