Сержант Детрит нахмурил свой честный лоб в попытке поразмыслить.
– Может быть… может быть, за окном есть следы. Всегда надо искать енти, улики!
Ваймс вздохнул. Детрит был хорошим стражником и чертовски хорошим сержантом, даром что его коэффициент интеллекта соответствовал комнатной температуре. Он был из тех глупцов, которых трудно обдурить. Но вбить ему в голову какую-то идею было очень сложно, а еще сложнее – убедить выкинуть ее из головы[8].
– Детрит, – сказал Ваймс так мягко, как только мог, – в тридцати пяти футах под окном – река. На ней не осталось бы никаких… – Он прервался. В конце концов, речь шла о реке Анк. – Даже если бы там остались следы, они бы давно затянулись, – поправился он. – Почти наверняка.
Он все-таки выглянул наружу – на всякий случай. Внизу булькала и урчала река. Даже на ее знаменитой твердой поверхности не было видно никаких следов. Но на подоконнике обнаружилось еще одно пятно.
Ваймс поскреб его и понюхал щепотку грязи.
– Похоже на белую глину, – сказал он.
Он не мог припомнить рядом с городом залежей белой глины. Сразу за стенами простирался чернозем – до самых овцепикских гор. Человек, вздумавший пешком перейти это поле, за время пути вырос бы на два дюйма.
– Белая глина, – повторил он. – Откуда тут могла взяться белая глина?
– Загадка, – сказал Детрит.
Ваймс невесело усмехнулся. И вправду загадка. А он не любил загадки. Если их вовремя не разрешить, они разрастались и производили на свет новые загадки. Заурядные убийства происходили изо дня в день, и, как правило, раскрыть их было под силу даже Детриту. Когда обезумевшая женщина стояла над павшим мужем с кочергой в руках и кричала: «А нечего было так говорить про нашего Невилла!», существовало не так уж много способов затянуть расследование до следующего перекура. А когда люди или всевозможные части их тел субботним вечером свисали с разнообразных выступов в «Залатанном барабане», а уцелевшие посетители сидели с невинным видом, не требовалась даже проницательность Детрита, чтобы во всем разобраться.
Просто удивительно, как в этом человеке с ручками-веточками и ножками-палочками помещалось столько крови. Он явно не мог бы дать нападающему отпор.
Ваймс склонился и осторожно приподнял трупу веко. Мутный голубой глаз с темной сердцевиной уставился на него из тех неведомых измерений, где сейчас находился старый священник.
Пожилой религиозный человек, который жил в паре захламленных комнатушек и, судя по запаху, никуда особо не выходил. Для кого он мог представлять угрозу?..
Констебль Посети просунулся в дверь.
– Там гном без бровей и с завитой бородой. Говорит, что вы его ждете, сэр, – сказал он. – И несколько горожан, которые говорят, что отец Трубчек их священник и они хотят его достойно похоронить.
– А, это Задранец. Пусть заходит, – сказал Ваймс и выпрямился. – Остальным скажи, чтобы подождали.
Задранец взобрался по лестнице, окинул взглядом комнату и сумел добежать до окна, прежде чем его стошнило.
– Полегчало? – спросил Ваймс через какое-то время.
– Э-э-э… да. Надеюсь.
– Ну тогда за дело.
– А… а что именно мне нужно сделать? – спросил Задранец. Но Ваймс был уже на полпути вниз.
Ангва зарычала. Это был знак – того, что Моркоу снова можно открыть глаза.
У женщин, как сказал ему когда-то Колон, решив, что парнишка нуждается в совете, бывают разные причуды. Кто-то не хочет, чтобы их видели без макияжа, кто-то упорно покупает крошечные сумочки, а потом пытается запихнуть в них весь свой гардероб. У Ангвы тоже был свой заскок: она не любила, когда на нее смотрят во время перевоплощения. Такой уж у меня пунктик, говорила она. Моркоу мог смотреть на нее в любом из двух обличий, но только не в тех, которые она принимала в промежутке, – иначе этот взгляд рисковал стать последним.
