Noli Me Tangere (Не трожь меня) - страница 9

Воздух в подвале был тяжёлым, как свинец, пропитанным запахом плесени, старой бумаги и тем же странным сладковатым оттенком, который теперь казался ещё более отталкивающим. Макс смог определить его ещё точнее: это был сладковатый металлический запах, как кровь на языке, прикушенном в порыве страсти или боли.

Наконец он достиг подножия лестницы. Слабый свет, казалось, исходил из ниоткуда, позволяя ему видеть очертания стен. И то, что он увидел, заставило его содрогнуться.

Стены подвала были испещрены надписями. Не бессмысленными граффити, а аккуратными строчками, выведенными её почерком. Но что-то было не так. Надписи были сделаны, казалось, разными чернилами – то чёрными, как ночь, то красными, как запекшаяся кровь, то странного фиолетового оттенка, от которого у Макса начинала болеть голова. Фразы накладывались друг на друга, перекрывая предыдущие, образуя причудливый, хаотичный узор, словно она отчаянно пыталась что-то сказать, но не могла подобрать нужные слова. Он читал, пытаясь расшифровать смысл: «Он не видит, что я исчезаю»; «Я уже призрак»; «Макс, прости…»

И где-то между этими словами, написанными фиолетовыми чернилами, проступала одна повторяющаяся фраза: «Он забрал её…»

Последняя фраза повторялась снова и снова, с каждым разом становясь все менее разборчивой, как будто рука, писавшая ее, теряла силы, как будто жизнь утекала сквозь нее, оставляя лишь бессвязные обрывки слов и отчаяние на стене.

В центре комнаты, словно надгробный камень, стоял мольберт с последней картиной Алисы. На полотне, освещённом тусклым неземным светом, Алиса изобразила саму себя, стоящую по колено в чёрной воде. Но теперь, когда Макс приблизился, замирая от предчувствия, он понял, что это невода. Это была тень, густая и тягучая, словно живая, тянущаяся от его собственных ног на полу подвала и принимающая форму человеческого силуэта. Чем дольше он смотрел, не в силах отвести взгляд от этого кошмарного видения, тем отчётливее становились черты лица в этой тени – его собственные черты, но искажённые гримасой ужаса, словно отражающей всю боль и страх, которые Алиса пыталась скрыть от него при жизни.

На табурете перед мольбертом, как печальный трофей, лежал старый магнитофон «Весна-202» – точная копия того, что был у него в машине, пережиток прошлого, наполнившийся теперь зловещим смыслом. На нем покоилась кассета с этикеткой, на которой дрожащей рукой было выведено: «Слушай один». Буквы плясали, словно их автор боролась с непостижимой силой, чтобы оставить это последнее послание.

Рядом с магнитофоном стояла чашка с остывшим чаем, давно забытая, с зеленоватой плёнкой плесени, расползающейся по поверхности, словно ядовитая флора. В ней отражался свет – не от лампы, не от окна, а от невидимого источника, пульсирующего в самой глубине подвала, словно дышащего злобой. Макс протянул руку, не в силах сопротивляться жуткому любопытству, и в этот момент чашка внезапно треснула пополам, словно по ней ударили невидимым молотком, и разлетелась на осколки, словно предвестник беды.

Не обращая внимания на предостережение, охваченный леденящим душу отчаянием, Макс нажал кнопку «воспроизвести» на магнитофоне. Механизм сначала заскрипел, протестуя против возвращения к жизни, затем издал звук, похожий на вздох, словно сам подвал вздохнул, готовясь раскрыть свои ужасные секреты, и запись началась. Ее голос звучал ровно, без слез, с пугающим спокойствием, но с той особой интонацией, с той нежностью, смешанной с болью, которую он узнал бы из миллиона других.