Читать онлайн Сергей Раджабов - Ном

Предупреждения от анализаторов на краю поля зрения Вито Моретти стали привычными до незаметности. Этим утром сигнал тревоги пульсировал полупрозрачным кровавым кругом прямо перед ним. Вито вывел отчёт и проглядел его по диагонали. Ничего нового, но надоедливая сирена хотя бы перестала гудеть в ушах. И это за час до будильника. Если ничего не предпринять, анализатор вызовет похоронную команду. Подумаешь, обычное рассогласование в работе органов, один слабеет, нагрузка ложится на другой, тот изнашивается, перекладывает свои дела на какой-то ещё, и так до тех пор, пока равновесие не будет нарушено настолько, что конвейер по переработке еды и кислорода по имени Вито Моретти не затихнет после долгой, слишком долгой беспрерывной работы.

Нужно встать и тащиться в процедурную. Хирургический бокс уже получил тот же самый отчёт и выработал план замены изношенных органов. Теперь на месте тревожного сигнала светилось приглашение и маршрут для тех, кто из-за шока способен заблудиться в собственном доме. Вито хмыкнул. Это сам когда-то предложил ввести во все модели боксов навигатор, когда кто-то, он уже не помнил, кто именно из его клиентов забыл, куда идти.

Дверь кабинета. Мышечная память о делах, открытиях, встречах вызвала приятное тепло между лопаток. Вито в своём воображении будто снова стал кому-то нужен. Это ощущение лёгкого азарта, когда необходимо что-то прочитать, высчитать, запросить состояние дел… Дела… Всё давно прошло. Дела куда-то исчезли. И люди… Куда они все подевались? Исчезли не разом. Стали неинтересны, перестали попадаться на глаза. Кто-то, уже не вспомнить, кто и когда, отметил, что Вито всё делает слишком медленно. Возможно, он и стал всё чаще применять стратегию ожидания проплывающего мимо трупа врага, если под врагом понимать возникшую проблему. Не самая плохая стратегия, когда у тебя в запасе вечность. Но на смену одной проблеме неизменно приходила следующая, а за ней ещё и ещё. Ожидание вошло в привычку. Всё всегда стремится к устойчивости, пока какая-нибудь случайность не нарушит равновесие, и энергия потечёт так, чтобы равновесие вернуть. И так без конца, уж Вито на это насмотрелся. Можно участвовать в этом круговороте, но пусть этим занимаются те, кому не жалко сил на суету.

Трудно вспомнить то, что забыл. Вспоминание начинается где-то в горле, или в груди. Зудом, негой, радостью, которая была следствием чего-то, что произошло когда-то и способна по ассоциации вытянуть причину на поверхность. Страх смерти, один из страхов смерти, который испытываешь после озарения, открытия своего или чужого, не важно, – боишься умереть раньше, чем мир изменится, и не увидеть этого самому. Как давно он испытывал подобный страх, Вито не помнил.

Он опустился в кресло, опёрся о стол локтями. Голова привычно повернулась туда, где раньше лежал телефон, затем планшет. Сейчас стол был пуст. То, зачем он пришёл, лежало в сейфе за его спиной. Он привык избегать сейфа. Анализатор начинал исходить тревогой, забрасывать предупреждениями об изменениях в составе крови и режимах работы нервной системы, стоило Вито зацепиться взглядом за этот бронированный цилиндр в стене.

Где он отключается? Вито осмотрел себя, ощупал бугорки под кожей за ухом, на сгибе локтя, вызвал меню, поводил глазами по пунктам, нашёл анализатор и отключил. Тревога схлынула, подействовало обезболивающее. Он извлёк из сейфа конверт. Полосатый целлулоидный цилиндр с позолоченной отделкой рядом с конвертом попросился в руки. Ручка Даниеля. Вещь, завещанная ему, вещь обвиняющая, вопящая о никчемности его, Вито жизни, сколь бы продолжительной в конце концов она ни оказалась.

Даниель заметил, как невольно старается держаться мест, знакомых по вылазкам. Не потому, что так решил, а как будто так проявляло себя что-то заложенное в его устройство, какое-то правило. Интересно, у людей тоже есть такие правила, которые срабатывают сами по себе? Одни на всех, или у каждого свои? Вот, Паоло, например. Он с Даниелем бы не пошёл. Он вообще никогда сам за стену не выходил. Ему только сигарет приноси, чтобы взамен он наврал что-нибудь Норме, если та вздумает не вовремя его поискать. Она считала, что Паоло никогда не врёт, потому что всем доволен и собирается стать священником. Умора. Этот, уж точно, принял форму сосуда.

Даниель шёл вдоль ряда гигантских платанов, мимо мусорных баков. Запищал замок на кованой калитке во дворик. Компания молодых людей возвращалась домой. Калитка захлопнулась у самого носа Даниеля. Девушка, замыкавшая шествие, виновато пожала плечами и умчалась за своими приятелями вглубь двора.

Дворики на этой улице все разной формы, одна решётка вычурней другой. Этот длинный и узкий, как въезд в гараж. Тот широкий, освещённый по углам шаровидными фонарями, полуприкрытыми опахалами пальм, от которых по стенам колышутся колючие тени. В глубине одного из дворов Даниель разглядел краешек фонтана.

На веранде ресторана Даниель подхватил недоеденный хлеб с неубранного столика. Официант кинулся спасать чаевые, но те оказались на месте.

Начинало темнеть. Было тепло. Он ещё никогда не был в ночном городе. Людей на улицах стало больше. Даниель разглядывал подсветку зданий. Шумные компании, элегантные парочки, нарядившиеся на вечерний променад, обдавали Даниеля ароматными волнами парфюма, через которые явственно проступал его собственный запах. Из дверей слышалось звяканье приборов, распевный баритон зазывал и запахи еды.

Он вышел к мосту через реку. Влажный ветерок с воды проникал под рубашку и дотрагивался до кожи, гоняя мурашки. На месте рыбаков, которых он видел как-то днём с удочками у самой воды, никого не было. Даниель спустился по лестнице вдоль стены канала на их место. Будь у него удочка, он поймал бы себе что-нибудь на ужин. Дело нехитрое, но улов надо ещё как-то приготовить. От этих мыслей есть захотелось ещё больше, а хлеб только разжёг аппетит. Он разделся и залез в воду. Водный поток грохотал и вертелся вокруг опор моста. Выбираться пришлось с трудом, хватаясь за скользкие водоросли.

Он отряхнулся и оделся. Одежда сразу намокла. Тепла его собственного тела не хватало, чтобы её высушить, а вечерний воздух, казалось, увлажнял ткань ещё больше. Он распластался, раскинув руки, обнял не успевшую остыть каменную стену канала. Зубы отбивали ритм. Пару раз он прикусил щёку, глаза заволокло слезами. Окутанные светом скульптуры на мосту превратились в ряд огромных световых шаров.

Даниель взбежал по лестнице и на несгибающихся ногах пошёл искать место потеплее, чтобы обсохнуть. Блеск мигалок заставил свернуть с широкой, освещённой улицы. В переулке было темно и безветренно. Даниель сел на крыльцо перед дверью с решёткой. Решётка свободно болталась, а дверь была заперта. Он погладил массивное кованое кольцо и поддел его пальцем. Дверь громыхнула на весь переулок. Дом с мутными глазницами за его спиной казался заброшенным. Он продел руки в решётку, прикрыл глаза и полетел, кружась и ныряя в разноцветные спирали.

Лязг двери прервал полёт. Даниель вскочил и оглянулся, ища укрытие, слишком резко, голова закружилась. В дверном проёме показалась фигура высокого человека. В его очках кошачьими зрачками отражалось пламя свечи, которую он держал перед собой. Подсвечником служила кружка, человек прикрывал её ладонью. Свет плясал на клочкастой бороде и одутловатом, вытянутом лице. Казалось, перед Даниелем нависло привидение – ничего не разобрать, кроме головы и рук. Влажные, с красновато-жёлтыми белками, как от едкого дыма, глаза ощупывали мальчишку с ног до головы.

– Ты кто?

– Даниель.

– Я Андреа. Можешь войти.

Человек распахнул дверь и посторонился. Андреа пошёл впереди, растапливая свечой мрак коридора. Пол жутковато скрипел, тусклый свет очерчивал чёрный балахон Андреа и еле доставал до стен с остатками обоев. Даниеля передёрнуло. Ему вдруг захотелось развернуться и убежать на улицу, в город, за город, куда угодно. Он вспомнил как лежал с распахнутыми глазами и вслушивался, не дыша, когда среди ночи что-то начинало скрипеть или стучать. Говорили, что это привидение сумасшедшего монаха.

Запах еды заглушил страх. Даниель следом за Андреа вошёл в зал. Хозяин зажёг несколько оплавленных свечей. Подсвечниками служили патроны для лампочек в люстре, приделанной к тяжёлому торшеру. У дальней стены в пасти камина тлели угли. Андреа подбросил в зев полено и сдвинул кочергой кастрюлю на железной решётке. Полено занялось.

От мокрой одежды Даниеля, развешенной на каркасе стульев скоро пошёл пар. Даниель залез на огромное кресло с дырками от сигарет и разомлел в тепле.

В тёмной дали коридоров кто-то еле слышно, размеренно постанывал. Андреа не ответил на вопросительный взгляд Даниеля, только вложил ему в руки миску горячего густого варева из картошки, пасты и рыбы и пошёл искать чистую ложку, а когда вернулся, миска была пуста и вылизана. Даниель спал.

Он очнулся накрытый дырявым пледом на том же кресле от того, что кто-то шарил, кряхтел и шуршал возле его головы. Он увидел спину, расчерченную подтяжками, на которых держались мешковатые брюки. Парень хлестал воду из бутылки, придерживая шляпу на запрокинутой голове. Медленно, не отрываясь от бутылки, парень повернулся, через странное составное стекло очков скосил на Даниеля полуоткрытый глаз и проворчал по-немецки:

– Андреа уже детей сюда таскает.

– Я сам пришёл, – ответил Даниель на том же языке.

Парень отдышался, размазывая по щетине беглые капли, обошёл кресло и протянул лапу с тонким рисунком из въевшейся краски и чёрным ногтем на большом пальце.

– Карл.

– Даниель. А отца Андреа нет?

– Отца? Почему отца? А, ряса? Это так, маскировка. Его нет. Откуда ты, Дан?

Даниель отвернулся, присел на корточки, подтянул из очага кастрюлю, зачерпнул и запихнул в рот ложку густого варева. Он сразу уловил кислый привкус, но поневоле сглотнул, отпихнул от себя кастрюлю и съёжился в кресле. Спина вспотела. При воспоминании о том, как он когда-то с голодухи не удержался от тухлой котлеты, сдавило горло. Оставалось только ждать, глядя, как приближается неизбежное, то, что было с ним тогда. Хорошо бы сейчас напиться воды и вызвать рвоту, как показал ему Паоло, но вся вода только что исчезла внутри Карла.

Карл открыл железный ящик, – защита от крыс, – и зашуршал пакетами. Для Даниеля нашлись сыр, вяленое мясо, не до конца окаменевший хлеб и полпачки чипсов. Сытость смежила Даниелю глаза.

Карл ритмично хрустел, сидя на ящике. Даниель стал считать хрусты, насчитал сорок два и бросил. Живот всё ещё не подавал признаков недовольства. Возможно, похлёбка не настолько испортилась, только пить теперь хотелось сильнее.

Даниель сменил плед на высохшую одежду и пошёл разглядывать помещение при дневном свете. Затёкшие ноги противно покалывало.

– Что это за место?

Карл подскочил к освободившемуся креслу, развернул его спинкой к потухшему камину и развалился, закинув ноги на подлокотник.

– Приют.

– Не похоже.

– Это Андреа придумал. Он организует приюты в заброшенных зданиях. Временно никому не нужные здания для временно неприкаянных. Электричества нет, воды нет, есть крыша и стены. Некоторым этого хватает.

– Люди почему-то нуждаются в разных обёртках: крыша, стены, одежда… Я видел таких в городе. Почему они не идут сюда?