Я подошла ближе, почти уткнувшись влажным перекошенным лицом в зеркальную поверхность.
За что они со мной так поступили? Кто дал им право?
"Хотели стать подобными богам" - сказанные кем-то не так давно слова невольно пришли на ум, и ярость поднялась из глубины души, невероятная, сжигающая дотла. Ненавижу. Не хочу такой оставаться. Это не я. Не я!
Ненавижу.
Я хочу вернуть себя. Прежнюю. Нормальную. Найти свою семью. Того, кто сделал меня женщиной. Вернуть всё то, чего меня лишили. Что бы сейчас не случилось и не произошло - я должна продержаться. Узнать, что произошло на самом деле в проклятом Старнике. Вспомнить свою прежнюю жизнь.
Совершенно не управляя собой, я наклонилась, схватила деревянный обломок с пола, разрезав, кажется, руку и швырнула его в зеркало. На секунду мне показалось, что отражение пошло легкой рябью. Но нет. Зеркало продолжало стоять, неподвижное, неповрежденное, а крыло - мерцать, отражаясь в нем, голубоватым серебром.
Часов у меня нет. Не стоило злить Ориса, не выполнив заданную работу. Нужно сделать то, о чем он говорил.
Но теперь я хотя бы знаю, зачем.
Чтобы выжить. Продержаться. Освободиться. Узнать. Вспомнить.
И вернуть свою жизнь.
8. Глава 7.
Почему, интересно, в этой комнате до сих пор не прибрались? Что тут сложного при слаженной работе нескольких дисциплинированных в силу отсутствия выбора слуг?
Впрочем, большинство "местных", судя по их взглядам и комментариям поварихи Аны во время завтрака, к магии и магическим экспериментам относятся резко отрицательно. С опаской. И в целом их можно понять. Наверное, жители Корина долгое время считали магов неотъемлемой частью своего общества. Такими же людьми, просто наделёнными особыми способностями. В конце концов, кто-то умеет петь, кто-то танцует лучше других. Кто-то наделён магией…
Но оказалось, что с точки зрения самих магов разница огромна и невосполнима. И магия стала восприниматься с опаской, особенно в контексте таких ярких и демонстративных иллюстраций, как я.
Я вздохнула и принялась за работу. Было бы совершенно нелишним защитить руку с помощью толстой перчатки, но уж чего нет, так нет. И, конечно, с одной рукой, к тому же обзаведшейся свежей царапиной после недавнего яростного всплеска, поднимать и переносить куски и осколки было трудно. Привыкну я когда-нибудь к этому или всегда буду ощущать царапающую незавершенность собственного тела?
Вероятно, когда-то в лаборатории была довольно уютная обстановка. Полки и шкафы из темного, словно задымленного матового стекла, деревянные столы, обитое темным бархатом кресло, тканный ковер на полу, возможно, какие-то картины на стенах. Почти любовно обставленное уютное гнёздышко. Лаборатория… это слово чем-то отзывалось внутри. Какой смысл был в порче мебели? Разве что... здесь могли что-то искать. И, надо полагать, нашли, потому что спрятать что бы то ни было в таком крошеве было бы попросту невозможно.
Листы и бумаги действительно обнаружились - смятые и разорванные. Я складывала их в две стопки - относительно целые куски и совсем маленькие обрывки. Некоторые из них когда-то намокли, а потом пошли волнами, другие были покрыты темными пятнами, похожими на расплавившийся и застывший воск. Надо полагать, много лет назад в лаборатории хранились какие-то магические вещества, которые при разгроме попали на бумаги. Как неосмотрительно.
Помимо бумаг я отдельно собирала все целое: небольшие деревянные кубики, на удивление целые перья для письма, а еще небольшие металлические ёмкости, пустые, но, очевидно, так же предназначенные для хранения жидкостей или порошков, необходимых магу для его экспериментов... в памяти сами собой всплывали слова «колба», «реторта», «воронка», «тигель» и «ступка». Неожиданно меня передернуло от внезапного отвращения. Никто не гарантировал, что прадед господина Кристема - вроде бы брата полубезумной блондинки, владелицы мохнатого зверинца, - не практиковал приращение живым существам лишних органов ради научного интереса. И что молодой хозяин не продолжит его работу.
