Потом вспомнила, что нужно прикрыть рот, и так и сделала. Сказала вслух:
– Как дела, Корона? У нас тут все в порядке. Хотелось бы видеть тебя почаще. Ты меня не навещала уже несколько месяцев, если не считать собраний. Я знаю, ты скажешь, что приходила ко мне раньше, но я была слишком молода и ничего не помню, так что это не считается. Придешь на мой день рождения? На пляже? Если я не сойду с ума, день рождения обязательно будет. Подарок приносить не обязательно, но, пожалуйста, распусти волосы. В любом случае я люблю тебя, пока.
Это был самый длинный монолог, который она могла придумать. Она сунула в карман ненастоящую рацию, убрала руку ото рта и села в тени, чтобы подумать. Смог исчез, и она не кашляла, а в ближних мертво-коричневых кустах деловито жужжали маленькие насекомые. Птицы молчали, но время от времени слышался приятный успокаивающий шум автомобиля. Нона опустила одну ногу на землю для опоры и вынула вторую из ботинка. Ей было немного стыдно за то, что ей так можно, а Лапше нет. Было очень жарко, веки тяжелели, а камень под ней был прохладным.
Он сказал: «В первый день поверил А. Во второй – М и Г. На третий день поверили все, кто видел мои глаза».
Он хрипло закашлялся, а придя в себя, сказал:
– В школе одна девочка как-то сказала мне, что у меня красивые глаза, и я гордился этим, пока мне не исполнилось тридцать. Ты не поверишь, как глупые мальчишки воспринимают комплименты по поводу внешности и каким я был тщеславным. Глаза у меня были самые обычные, светло-карие, на ярком свету почти желтые. Наутро после отключения света они стали темно-янтарными, потом приобрели цвет свежего лагера и на третий день сделались золотыми.
П говорила, что я похож на Розовую Пантеру с телеканала для маори. К – что выгляжу как Эдвард Каллен из старого фильма «Сумерки», если бы у Эдварда Каллена была фигура учителя истории. Ну а А сказал, что я выгляжу очень круто. Но он был один.
Он сказал: «А вокруг нас отказывались разлагаться трупы».
Во сне они поднимались на большой холм, поросший коричневой, сожженной солнцем травой, которая хрустела под ногами, как бумага. Под ними поднималась вода, но они шли медленно, не опасаясь бурлящей бурой трясины, завораживающих водоворотов, несущих за собой всякий хлам, обломанные деревья и большие листы стали, скачущие и грохочущие конструкции из шин и рам, которые он назвал автомобилями. Он потратил некоторое время, указывая на разные вещи, которые забирала вода, хотя ей казалось, что он не столько учит ее их именам, сколько произносит их сам для себя. Чья-то «Хонда». Чья-то «Мазда». Чей-то квадроцикл. Чей-то гараж. Вывеска «Мака». Дождь то начинался, то прекращался. Облака казались очень странными, а вдалеке танцевал на неоновой поверхности моря смерч.
Они нашли скамейку, где можно было посидеть, хотя им не нужно было переводить дыхание. Несмотря на дождь, было тепло, а воздух вокруг казался влажным и колючим. У нее потела кожа на ребрах.
Он сказал: «Все повторяется снова, я этого не вынесу».
И долго, не скрываясь, плакал.
Когда порыв прошел, он сказал: «Сначала мы повсюду таскали трупы. М отчаянно пыталась доказать, что что-то пошло не так – или так – с научной точки зрения. Наверное, она думала, что мы совершили какой-то научный прорыв, я найду другую работу, все вернется на круги своя, и мы продолжим пить капучино по вторникам. Мы выбрали двоих – разного пола, разные причины смерти: одной сломали шею в автокатастрофе, а другой угорел. Но для контроля они были одного возраста, родились с разницей в двадцать дней. Неделю мы играли ими в куклы».
