Горит дежурный свет, в камере все уже спят. Сколько времени прошло, понять невозможно. Вот это я поспал!.. Кто-то посапывает, кто-то противно скрипит зубами.
Сон ушёл, яркий, ослепительный, но осталось ощущение тревоги, я не знаю, с чем оно связано. Агнешка приободрила меня, а я вдруг разволновался. Интересно, почему она приснилась мне такой маленькой? Возможно это возраст её во Христе? Я ведь не так давно покрестил её… Словно тонкая игла пронзила сердце, и тоска наполнила душу. Всё же мы неразрывно связанны с нею… Вспомнилась её неподражаемая красота, теперь эта роза растёт в саду самого Бога, а значит в безопасности и благодати.
«Агнешка, моя дорогая Агнешка, не печалься, дитя! Мы ещё обязательно с тобою встретимся!»
«Всё будет хорошо, – звучит обнадёживающе, – добрый отец,» – только она называет меня так. Доброта – вот, главное, что должно присутствовать в каждом священнике… А святых нет на Земле. Святость – это дар свыше.
Утро. Камера оживает. Муравейник начинает шевелиться, прикуривая, чертыхаясь, как один нездоровый, обречённый, больной организм, источая скверный запах.
В таких условиях трудно предстать перед Богом и вознести Ему благодарение. И всё же я это сделал не потому, что это нужно Богу, а мне самому. Я уходил в себя и искал среди всего этого смрада свет вечный, негасимый, тот, что есть в каждом сердце, живущем на земле, ибо Господь любит каждого созданного им человека.
Внимательно наблюдал за всем происходящим вокруг: как распределяются продукты и вещи, присланные родными, какие отношения складываются между людьми, наблюдал и анализировал, изучая законы этого странного мира, пропитанного насквозь агрессией и страхом. Я ни с кем не шёл на особый контакт, но отвечал всем, кто что-то спрашивал… Эта стратегия выживания была мне знакома ещё со школы. Уже там я сильно отличался от своих сверстников, и с этим приходилось как-то жить. Поэтому, старался быть как можно более незаметным, чтобы иметь возможность погружения в собственные мысли, не вызывая при том оскомину у окружающих. С уважением относился к людям, но ни перед кем не прогибался. Может это и помогло, не знаю, но меня как-то никто особо не «прописывал» и не дёргал по поводу и без повода. Уже через пару дней стало понятно, что в любых условиях можно выжить и человек привыкает ко всему. Не читая проповедей, никого не уча уму-разуму, сам учился, узнавая законы этого «монастыря». Это, конечно, ещё не тюрьма, но существуют какие-то свои базовые правила. Имя мне дали «Сан», видимо, потому что я сказал, «сан даётся навсегда». Некоторые называли священником, я тут такой был один. По имени не звал никто, оно осталось за дверями этого места.
Адвокат приходил несколько раз в неделю, передавал мне новости и сигареты. Они нужны были для сокамерников, деваться было некуда, эта местная валюта помогала выжить. Первую посылку из дома я получил уже на следующий день. И откуда Наташа всё узнала? Тут, наверное, тоже не обошлось без Эдмунда, передача была собрана по всем правилам. Часть продуктов я раздал сразу, что-то оставил себе, чтобы не умереть с голоду.
Постепенно привыкая к распорядку и устройству этого общества, я начинал его лучше понимать. Ничто человеческое им здесь не чуждо. Нечеловеческим оставалось зло, но оно везде отвратительно, даже если и кажется на первый взгляд справедливым.
