Принесли завтрак, гремят тарелками. Принимаю свою порцию и без слов отдаю соседу. Он счастлив, а я всё ещё сыт. Вновь закрываю глаза и, кажется, Наташа рядом, она со мной, во мне, в моей крови… Притворяюсь, что ещё сплю, чтобы продлить, удержать воспоминания. В душе полный покой, не позволю никому украсть моё богатство. Сберегу, сохраню, взлелею.
– Вишневский, пять минут на сборы! – рявкнул сержант так, что я чуть не подпрыгнул.
Вот и всё. Увозят в СИЗО.
– Прощай, сосед! Пусть Бог тебя благословит!
– Мне будет не хватать твоих порций! – улыбнулся он и протянул ко мне через решётку руку, я её с удовольствием пожал.
– Удачи тебе!
Собирать было нечего, кроме нескольких вещей из мелочи, постиранных накануне.
Дверь распахнулась.
– С вещами на выход!
«Ну и голос у этого парня!» – даже мурашки пробежали по телу.
Я вышел из камеры.
– Вещи на пол. Лицом к стене! Руки за голову! – зачем-то ощупал, осмотрел пожитки, бросил их в тряпичный мешок. – Руки, вперёд! – холодный металл сжал запястья, щелчок.
Ещё раз увидел Эдмунда, когда проводили через приёмную, ощутил силу его сострадания, почему-то он задержался… Любопытствующие взгляды на человека в наручниках, большая доска с надписью «их разыскивает полиция» со множеством фотографий, что промелькнули перед глазами. Когда вывели на улицу, я даже зажмурился: белый снег, отражая солнечные лучи, слепит. Вот и зима… Успел несколько раз вдохнуть с упоением морозный свежий воздух, чуть не упал, скользко и непривычно ходить в наручниках. Посадили в машину, двое сопровождающих, все пристегнулись, поехали. Полицейские переговариваются между собой, шутят, всё что происходит сейчас для них – рутина, обычный рабочий день.
Смотрю в окно, на вольную жизнь, на спешащих мимо прохожих, на тех, кто может беспрепятственно идти куда хочет, и сердце ноет в груди, лишенное этой возможности. Что ждёт меня впереди? Сколько ещё продлится это испытание? Неделю, месяц, год или несколько лет? Никто не скажет. Я словно отрезан от мира. Единственная надежда, как у утопающего соломинка, это моя вера и упование на Милосердие Всемогущего Бога.
Проехали по городу мимо церкви, где я так часто молился, мимо парка, в котором мы любим гулять с Наташей; из-за дорожных работ в объезд завернули на улицу, где живёт Виктор, вот и его дом виден немного… Знакомый газетный киоск, продуктовый магазин, где мы часто делаем покупки… Сердце тревожно подскочило в груди, я вывернул шею, пытаясь проводить глазами как можно дольше наш дом, испытав такую острую боль, что хотелось кричать. Калитка закрыта, во дворе стоит моя машина, ничего не изменилось, только выпал снег, и меня нет там, рядом с моими близкими… Представил, как Наташа, утомлённая этой ночью, ещё спит, прижав к себе дочурку.
«Любовь моя, боль моя!.. – я стиснул зубы и сжал кулаки, наручники впились в кожу ещё сильнее. – Из дома уйти несложно, назад вернуться не всегда удаётся…»
Каждый выживает, как может. В камере, несмотря на холод, нечем дышать. Стены давят на голову. Слишком мало места для такого количества людей. Ощущение страха и безысходности висит в воздухе пеленой более густой, чем завеса табачного дыма.
Встретило меня, можно сказать, ласково, восемь душ таких же, как я, подследственных. Из них выделялись сразу шестёрки и тузы, микромир замкнутого пространства со своим, неизвестным мне, уставом. Помещение с двухъярусными кроватями, как в муравейнике, только это не дисциплинированные насекомые, а люди с поломанными судьбами, утомлённые, голодные и злые.
