Новеллы горной тайги - страница 17

– Ветер гремит, ветер плачет! Здесь редко будет иначе… – продекламировал дух Вежедь. – По мне он, кстати, плачет. Потому и не будет иначе.

Медленно угасал фонарик. Истаивал медведь. Больше Пилот ничего не услышал. Незаметно умолкли духи горной тайги. Густая мягкая тьма спеленала Пилота…

Зеркальный дух, как рыба, уходящая в глубину, оставил в ночном небе пару коротких мерцаний. И сразу поднялся, зашелестел в кронах холодный ветер…

…Утром Пилот сидел за кашей квелый, потерянный. Эльф участливо спросил:

– Опять к медведю ходил?

– Не-а… Он сам заявился, – вяло ответил Пилот. – И знаешь, хорошо мы с ним поговорили…

Пилот окинул тревожным взглядом болото, отделявшее его и его квадроцикл от брода через реку Ялпынг-Я. Там, за рекой, неблизкий путь до скромной деревенской цивилизации – почти 80 км. И на этом пути еще семь рек и пара болот. Имена рек Пилот складывал в скороговорку:

– А́нчуг, Тошемка, Вижай[5],

По́ма, Та́льтия, Сапса́ус, а за ними – Шегультан.

В междуречьях – пара ядреных болот. Одно Пилот прозвал Анчуг-штрассе, а другое – Вижайский тормоз. За спиной уже остались реки Тохта, Вапсос и Ялпынг-Гусья.

Пилота притягивали реки горной тайги и нравилось звучание их мансийских имен. Холодные горные принцессы прятали свою древнюю грусть в звонких перетоках кристальных струй. Всякий раз в предгорьях Пилот окунал в ледяной поток Ялпынг-Я разгоряченное лицо, пил ее воды и, наполняясь ими, осознавал: в вечном движении нет дома…

Товарищи – Эльф и Тракторист – задерживались. Они идут по треку на квадриках с прицепами – надо вывезти снаряжение из лагеря, который стоял в предгорьях хребта Ялпынг-Ньёр все лето. Коротенькие прицепы – на одной оси и больших колесах – сделаны специально для квадроциклов и замедляют движение по треку.

Пилот приготовился ждать…

Осень уходила. Дожди перемежались ленивыми ночными снегопадами. Снег неуверенно ложился на палатки и квадроциклы, а Пилот поутру собирал его в ладони – умывался. К полудню свежая белизна обращалась холодной всепроникающей влагой.

Радовало одно: холодные ночи усмирили навязчивых насекомых, и сняв шлем, можно было не надевать кепи с москитной сеткой. Пилот натянул поверх балаклавы теплую флисовую шапку и откинулся на спинку мягкого кофра; закинул ноги на широкие крылья квадроцикла. Наколенники перестали поджимать колени, и Пилот расслабился. Глядя в осеннее небо, где на редких серых облаках играли-поигрывали карминные блики заката, он выбрал точку на сиреневом небесном полотне и не сводил с нее глаз. Сознание соединилось с небом, мысли покинули Пилота. Сквозь его память, как облака по вечернему небу, поплыли люди, слова и события, которые не случились с ним, но могли случиться, если бы он время от времени делал иной выбор…

…Пилот припомнил давнюю историю в деревне Черемискуль и дом-интернат для детей с отклонениями.

Стоял майский погожий день. Пилот стремился к озеру Окаянкуль, где в старой деревеньке Тихоноровке его дожидалась ветхая избушка, выкупленная на лето в качестве дачи. Деревня была из разряда умирающих. Разлученные двумя короткими улочками, несколько старух еще топили печи в обветшалых избах. Баба Аня даже корову держала и козу. А у бабы Нины Пилот арендовал избушку, оставшуюся от уехавших насовсем детей.

Еще зимой тяга к бездорожью и приключениям привела Пилота к озеру Окаянкуль, где он и обнаружил не отмеченную в навигаторе Тихоноровку. Деревня исключительно соответствовала своему имени. Крошечная, по самые трубы засыпанная снегом, она стояла на крутом берегу озера среди берез и сосен, схваченных искристым куржаком. Пилот невольно погрузился в созерцание пасторального пейзажа. Не сразу увидел, как осторожно и даже застенчиво над белым холмиком избушки появился шаткий сизоватый хвост дыма. Через полчаса Пилот стучал в калитку ожившей избы, а еще через полчаса ему отперла баба Нина…