– Я не буду этого делать, – шиплю, сделав маленький шаг назад.
– Ещё как будешь. Просто помни, что всегда есть что-то хуже, – говорит снова Ром спокойно, не отрывая от меня взгляда. Не знаю, вряд ли ему есть дело до моей гордости и чего-то такого, ему как будто просто скучно и плевать он на всё хотел.
– Хуже? – сипло повторяю я. И Ром кивает.
Я оглядываюсь, будто ища поддержки. Но комната хоть и очень уютная, и даже тёплая, что я очень согрелась тут, но так и давит на меня своими каменными стенами. Всё повторяю мысленно, что у меня есть козырь в рукаве в крайнем случае, но чёрт его уже знает, сработает ли он. Ведь эти ублюдки настоящие ублюдки без морали.
– Пошли вы оба к чёрту, – начинаю цедит с поднявшейся яростью. – Я пожалуюсь на вас. Вы ведь боитесь своих папочек? Если вы сейчас же не…
Я обрываюсь, сделав громкий вдох, когда Нагорный резко подрывается с коричневого кожаного дивана и в два размашистых шага приближается. Хватает меня за шею и припечатывает спиной к колонне.
– Как ты там утром говорила? Мы грязные животные с серебряным шилом в заднице? И что мы никто без своих папочек? – растягивает тихо и зло слова около моего лица, пока я не дышу и смотрю в его прищуренные глаза. И даже так он кажется почти расслабленным. – А кто ты такая? Наивная. Пустоголовая. Шкура. Раз допустила мысль, что твои слова останутся безнаказанными. Твой грязный язык должен работать по назначению.
Его губы перестают шевелиться как раз тогда, когда я опускаю на них взгляд.
– Кто я такая? – тихо переспрашиваю, а потом теряю мысль, когда уже хочу ответить ему на такой вопрос.
Мне сбивает дыхание то, что его лицо в такой близости от моего, как и его тело. Его руки уже на моих плечах, и, наверное, он сам не замечает, как близко находится к той, от кого у них принято шарахаться как от действительно грязных. И я всё-таки в своей реакции на него совсем обычная девочка, которая никогда таких вблизи не видела, не чувствовала кожей. Таких совершенных во внешности, совершенно уверенных в себе, хоть и ублюдков редкостных. Всё это не мешает моему сердцу колотиться как сумасшедшему, а дыханию сбиваться всё больше. Ром Нагорный, да в него влюблена каждая вторая в академии, а в Миронова вторая половина. Я не влюблена в Рому, но хорошо понимаю сейчас, почему другие так основательно теряют голову рядом с ним.
В Нагорном будто что-то меняется в настроении за эти секунды. Теперь от парня веет чем-то соблазнительным, хищным, и даже голос его становится каким-то сильно бархатным, что хочется его пить. Всё, мышка в капкане льва.
Он немного отстраняется и, отведя взгляд в сторону, будто принюхивается, отчего его ноздри трепещут.
– Я всегда думал, что такие как ты воняют. Но от тебя приятно пахнет, – даже удивление есть в его тоне, от которого мне хочется закатить глаза, но я быстро теряю такой порыв, потому что он вдруг подхватывает прядку моих волос пальцами одной руки, а второй вальяжно упирается в колонну над моей головой. Подносит прядку к своему носу и глубоко втягивает запах, посмотрев мне в глаза. – Манго? Кокос?..
– Правила меняются, – тихо и низко, медленно говорит он, отпустив мои волосы. – Ты раздеваешься, делаешь всё, что мы скажем, и даёшь нам делать с твоим телом всё, что мы хотим, в течении двух часов, а потом можешь валить на все четыре стороны. Даже могу обещать, что в этой академии тебя больше никто не тронет.
