Новое назначение - страница 35

Гутовский получил в раздевальне пальто Елены Евгеньевны. К ним подошел офицер-каратель, влюбленный в Елену Евгеньевну.

– Попрощайтесь со мной, Елена Евгеньевна. На рассвете я еду прямо в бой.

Он протянул ей руку.

– Вы мне надоели, уйдите, – сказала она и не подала руки.

Капитан выхватил револьвер и выстрелил несколько раз. Последний патрон пустил себе в висок и упал мертвый.

Елена Евгеньевна еще дышала, ее сейчас же увезли в университетскую клинику. Когда Кратов пробился в раздевальню, там швейцар, отталкивая любопытных, вытирал половой тряпкой лужицы крови. Кратов бросился в клинику. Елена Евгеньевна умерла на извозчике, не приходя в сознание. Кратов вернулся домой, упал головой на письменный стол и всю ночь оставался как каменный. Приходили и уходили люди. Кратов не сделал ни одного движения. Только к утру он заплакал. В комнате был Гладков. Кратов посмотрел на него и сказал:

– Теперь мне остался только Копикуз.

Елену Евгеньевну похоронили в тот же день. Кратов не проронил больше о ней ни слова. Вечером после похорон он спросил брата:

– Карательная экспедиция выехала?

– Да. Восемь пулеметов. Начальником полковник Ромашев.

Следующей ночью к Курако постучали. Экономка Анна Ивановна впустила невысокого худого человека с глубоко запавшими черными глазами. Иногда он приходил каждую ночь, иногда исчезал надолго.

Это Сергей Дитман, большевик, член томского подпольного комитета партии. Когда-то, еще до войны, он работал у Курако в Юзовке студентом-практикантом, в 1914 году был арестован и сослан в Нарым.

В дни колчаковщины Курако встретил его на одной из улиц Томска и радостно кинулся с протянутой рукой, крича:

– Дитман, вы ли?

Дитман вздрогнул, быстро взглянул. Курако почудилось что-то странное в его лице, потом выражение изменилось, мелькнуло облегчение, в глазах вспыхнул огонек улыбки и исчез, словно прихлопнутый. Лицо стало отчужденным и непроницаемым.

– Вы ошиблись, я Харин, а не Дитман.

– А-а-а… – понимающе произнес Курако. Потом покраснел и вспылил: – Ты что, барбос, Курако подлецом считаешь?

Дитман молча пожал ему руку.

Сейчас он сидит в кабинете Курако и, забыв об остывшем чае, рассказывает подробности восстания. Он говорит негромко, перемежая речь длительными паузами. Ему тяжело. Он знает, хотя и не сообщает Курако, что в Кольчугине поднялись раньше времени, не зная, что срок перенесен. Этим сломан план общего всекузбасского восстания и кольчугинцы обречены на разгром. Посланы люди, чтобы вывести их в тайгу к партизанам.

Дитман скупо повествует. Курако сидит на столе, обхватив руками колено, и слушает не перебивая.

– Вчера отправились каратели, – говорит Дитман и вновь замолкает.

Курако вспыхивает и нервным движением выхватывает из кармана браунинг:

– Вот. Возьмите.

– Зачем? У меня есть…

– Кому-нибудь понадобится.

Дитман пристально смотрит на Курако. Курако вдруг густо краснеет и отводит глаза. Во взгляде Дитмана он прочитал: «Что же ты, оружье отдаешь кому-нибудь, а сам?»

Револьвер чернеет на протянутой ладони, Курако смотрит в сторону, залившись краской стыда. В мыслях смятение, весь жизненный путь в эту минуту кажется неправильным. Он сует револьвер в карман и искоса взглядывает на Дитмана. У того на лице хорошая улыбка. Курако невольно улыбается в ответ, вскидывает голову и произносит:

– Я пригожусь вам вместе с этой штукой.

Дитман молчит, его глаза просветлели. Курако шагает по комнате, овладевая собой. Прерывая затянувшееся неловкое молчание, он спрашивает: