Новое назначение - страница 50
– А вы знаете, – обернулся представитель Реввоенсовета к Лагзингу, – Курако был партийным. У него в бумажнике нашли партийный билет. Партбилет номер первый кузнецкой организации РКП(б). Он давно был связан с нами и вступил в партию за три недели до смерти.
Четыре года – с тысяча девятьсот семнадцатого – в улус Майдакова не приезжали купцы. Шкурки – длинношерстные горностаи, седые соболя, козы, такие мягкие, что от одного их вида становится тепло, – были навалены в кладовой. Четыре года работы лежало там. Никто не приезжал. Кончались запасы пороха.
Майдаков вышел на охоту. В буреломе он разглядел Горностаеву тропинку. Кора поваленных деревьев оцарапана у основания острыми коготками зверька. След вел на Тельбес. Он поднимался вверх по Мрас-су. Рядом по бурелому параллельно шел соболь, и это было важнее. Соболь шел рядом, шел на Тельбес.
Странно было Майдакову. Тельбес – населенное место, стоят там рудничные дома. Соболь живет в нетронутой дикой тайге. В самой целине живет соболь. Но след шел к Тельбесу. По бурелому шла запутанная соболиная дорожка.
И рядом горностай. Это еще понятно. Горностай глупее соболя. Он подходит к человеческим жилищам. Охота на него – развлечение мальчишек.
Они вышли втроем к Тельбесу. Впереди шел горностай – императорская шкурка, потом шел соболь, потом Майдаков.
Пусто было на Тельбесе. Дома исчезли. Сгинули постройки. Заросшие, заплывшие, занесенные снегом, стояли шурфы и штольни. И только над горой расставлены ульи пасечника Костенко.
Майдаков знал Костенко. Соболь потерялся в буреломе и пропал. Горностай шел дальше – на Темир, но идти за ним не стоило. Майдаков постучался к Костенко. Костенко угостил Майдакова светлым липовым медом. Под образами стоял игрушечный Тельбес. Костенко собрал разбитую Кратовым игрушку, скрепил куски глиной и проволокой. Трещины насквозь просекали Тельбес. Там, где стояли столбики с надписью «Руда», не было ничего, кроме окаменевшей глины.
Это все, что осталось от металлургического завода Копикуза. Штабеля камня на площадке разобрали и увезли крестьяне, лесопилку растащили, склады в Кузнецке разгромили роговцы, чертежи Курако уложили в ящики и отправили неизвестно куда.
Старики любят поговорить. Костенко знал пять-шесть слов по-шорски. Майдаков так же говорил по-русски. Они разговорились, ломая для понятности родные языки.
Сказал Костенко:
– Мой, понимаешь, сторожит рудник. Якши, понимаешь? Постройка мой сторожит, а постройки-то нету. Мед мой собирает немного. Понимаешь.
Сказал Майдаков:
– Я много стрелял. Четыре года я стрелял. Никто не менял. Никто не приезжал. Хлеба нету, меду нету, порох тоже нету. Куда пойдем?
В 1934 году на могиле Курако поставлен памятник – рельс Кузнецкого металлургического завода.
1934
События одной ночи[7]
Повесть
Круглая комната обита черным бархатом, черен пол, и черен вращающийся купол. Четко тикает часовой механизм, на столе мерцает маленький фонарик, свет не отражается от стен. Наверху открыт люк, и виднеется звездное небо. Смутно поблескивают металлические части телескопа – огромной трубы величиной в человеческий рост, опирающейся на чугунную штангу. Штанга черна, ее не видно, труба кажется висящей в воздухе.
Крицын выписал цейссовский семидюймовый телескоп из Йены, выстроил над домом круглую башенку и оборудовал домашнюю обсерваторию. Нежнейший инструмент установлен на специальном железобетонном фундаменте, чтобы ничтожнейшая вибрация здания не передавалась ему. Башенку Крицын обил изнутри черным бархатом, поглощающим свет, чтоб посторонние лучи не мешали ночным наблюдениям.