Новое утро - страница 3

– «В „Эмпиреях“ изображена группа крестьянок, которые сами защищают себя во время войны и попадают в утопическое общество, которое они упорно отказываются разрушать. Это подчеркивает их политические взгляды. Представления мисс Лоури о счастливом финале, возможно, и оставляют желать лучшего, но, к сожалению, являются единственным положительным аспектом этой грубой и сырой работы второкурсницы».

– Предполагается, что в пьесе не должно быть счастливого финала. – Снова взглянув на Пегги, Вивьен раздраженно закатила глаза. – И это должна быть абстракция.

– Грубая, скажите на милость, – практически выплюнула Гуггенхайм, массивные серьги в стиле Колдера яростно закачались в ее ушах. – Если бы ты была мужчиной, они назвали бы пьесу прогрессивной.

– А что говорит Спенсер? – Леди Браунинг, более известная как писательница Дафна Дюморье, задала этот вопрос, имея в виду своего и Вивьен агента.

– Кажется, в этот раз он буквально сказал следующее: «Делай или умри». – Вивьен плюхнулась в одно из больших кресел у камина, который согревал галерею, а Пегги Гуггенхайм села в такое же кресло рядом. – И, как ты знаешь, он не из тех, кто говорит абстрактно.

Табита Найт бесшумно вошла в комнату с чайником на серебряном подносе и быстро оглядела грустные лица присутствующих. У нее были изысканные манеры, художественный вкус и некоторый интерес к книгам. Мать Табиты, отчаявшаяся из-за того, что ее дочь не интересуется ничем, кроме искусства, предложила ей работу продавца-консультанта в Лондоне, чтобы «выбить ерунду из головы». Табита, однако, чувствовала себя счастливее всего в одиночестве в галерее на втором этаже, где было выставлено несколько бесценных экспонатов из личной коллекции Пегги Гуггенхайм. Большую часть того вечера Табита размышляла о последней находке Гуггенхайм, которую на время предоставила магазину, – «Курящий парень» Люсьена Фрейда. Вивьен случайно услышала, как молодая женщина прокомментировала эффектность портрета из-за отсутствия контекста, и Гуггенхайм ответила, что частью зарождающегося гения Фрейда является то, как он отделил тело от души. Вивьен слушала с любопытством, потому что, когда она посмотрела на картину, все, что она увидела, – это плавающую голову.

– Поезжай в Италию, – сказала Гуггенхайм сидевшей рядом Вивьен, описывая круги в воздухе мундштуком. – Мой друг Дуглас Кертис едет туда, подальше от этого дурацкого маккартизма и «охоты на ведьм». У него контракт на режиссуру двух картин и незаконченный сценарий.

– Тогда они просто скажут, что я решила сбежать. – Именно так Вивьен всегда отзывалась о лондонских театральных критиках, вездесущих «они», о которых предупреждали ее наставница Дюморье и другие писатели.

– В Италию едут не для того, чтобы убежать от прошлого, а чтобы обрести его, – ответила Пегги, подмигнув. Гуггенхайм все делала с размахом – от костюмированных вечеринок и огромных абстрактных сережек до пожизненной вражды с теми, кто переходил ей дорогу.

«Может быть, секрет счастливой жизни в том, чтобы жить ее именно так?» – в отчаянии подумала Вивьен.

– Я напишу Дугласу, – продолжила Гуггенхайм. – Представь, что ты снимаешь что-то, чему не видно конца. Это все равно что попытаться нарисовать персики, глядя на тарелку с грушами.

Краем глаза Вивьен заметила, что Табита Найт, возясь с чайной сервировкой, прислушивается к их разговору.

– Она хочет посмотреть мою коллекцию, – шепнула Пегги, кивнув в сторону девушки. – Восемнадцать – идеальный возраст для посещения Италии: достаточный, чтобы ценить историю, и при этом самой не выглядеть как древний экспонат.