Настала моя очередь врать о романтической встрече двух одиноких сердец. И я думаю, что день так и закончился бы миролюбивой беседой, но вдруг…
— Ваша светлость! Ваша светлость!
Светлостей в княжеской семье много, поэтому обернулись все. В сад вбежал невысокий, толстенький старичок — один из отцовских приближенных. Он смешно семенил ножками и придерживал рукой шляпу с пышным пером, которая то и дело норовила слететь.
— Ваша светлость! — Старичок ринулся к князю.
Не знаю почему, но у меня вдруг сердце сжалось от плохого предчувствия.
Толстяк встал на цыпочки, стараясь дотянуться до княжеского уха, и что-то быстро-быстро зашептал. Отец нахмурился.
— Говори громче, ничего не понятно, — велел он, морщась.
Старичок икнул, почему-то покосился на меня и, немного смущаясь, произнес:
— Измена, ваша светлость. Как есть измена! Племянник мой, начальник тюрьмы, сказал, что кто-то преступника выпустил. Вора.
Совсем близко зашелестела сирень. Это Бастиан подошел ближе.
— Раз выпустили, значит, приказ был, — сухо ответил князь. — Освальд, вы явились дергать меня по пустякам?
— Не было приказа! Я все проверил, ваша светлость. Охранник был, но сбежал, а приказа не было.
— Если сбежал, то поймать и допросить. Неужели не ясно? Сами справиться не можете? Причем тут измена? Что за глупости?
Бастиан положил руку мне на плечо. Я затаила дыхание.
— Так поймали охранника, ваша светлость! Как не поймать? Конечно, поймали. И допросили. Две девы, говорит, приходили. В плащах. Денег дали, попросили погулять немного, чтоб, значит, с преступником пообщаться. Одна прошла внутрь, а другая все по сторонам оглядывалась. А потом первая вернулась и говорит: «Мага найди!». Я думаю, ваша светлость, обряд они проводили какой, тюрьма-то место гиблое…
— Все еще не понимаю, зачем мне знать такие подробности? — Князь недоуменно покачал головой. — Я сам должен ловить преступника? Вы-то на что?
— Тут другое, ваша светлость… Мага девы нашли, в тюрьму завели, через полчаса обратно вывели. Охраннику опять денег сунули и велели прочь из княжества бежать. А он-то, дурак, не к воротам поехал, а в пивнушку зашел. Племянник мой всегда говорит…
— Освальд, вы считаете государственной изменой зайти в пивнушку?
— Я рассказываю, ваша светлость, рассказываю… Ушел охранник, значит, но успел заметить, что из тюрьмы, кроме мага, вышли еще две фигуры — и одна из них точно была мужской. Вор, стало быть! Ох, ваша светлость, племянник-то мой так и сказал…
— Еще раз услышу про племянника, самого в тюрьму посажу.
— Простите, ваша светлость! Так вот, одну деву охранник не узнал, лицо под капюшоном прятала, а вот со второй-то капюшон слетел.
— И что?
Толстячок замялся.
— Ну? — сдвинул брови князь.
— Охранник сказал, что больно на княжну молодую похожа. Он, дескать, однажды в карауле возле дворца стоял, пока в тюрьму не сослали. Запомнил ее.
Я похолодела. Как же так? Да быть не может! Я же лицо белилами намазала, волосы пригладила на манер трущобных девок, платье блеклое надела… Да в том платье меня и мать родная не признала бы!
— Ложь, — решительно сказала я, чувствуя, как на плече ободряюще сжалась мужская рука. — Клевета!
— Естественно, клевета, — мрачно сказал князь. — Охранника, который посмел на княжну напраслину возвести, выпороть в наказание. А вам, Освальд, впредь думать, прежде чем кричать об измене.
— Так я ж посчитал, что вам знать надобно! — Глазки толстячка забегали. — Княжна же…
