Надеваю на дочку распашонку, трусишки и махонькую пышную юбку. Красную. Она как пачка балерины – топорщится в разные стороны. Помню, пришел однажды с работы, а Надя мне эту юбчонку показывает, говорит: увидела, не могла мимо пройти, такая милая. Я сразу не сообразил, что это, пока она на куклу не надела.
– Мило. Очень мило. Погуляешь без памперса немного, да? Пусть тело подышит. А теперь наш выход в свет, маленькая модница! Идем завтракать!
Беру дочь на руки. Поднимаю высоко над головой. Она, сунув кулачок в рот, восторженно гулит и улыбается. Как похожа на Надю! Прижимаю ее к груди. Втягиваю молочный запах. Впервые в груди эйфория от осознания: это МОЙ ребенок!
– Малышка моя... Я так тебя люблю, – задыхаюсь от избытка чувств. – Я обещаю… Ты будешь самой счастливой девочкой на свете. Вера моя.
То же самое я обещал Наде с первого дня нашего с ней знакомства. Сначала мысленно, потом, спустя пару недель признался вслух.
И я делал все, чтобы так и было. Надя ни в чем не нуждалась.
Жаль только, сердце свое я отдать не мог. Мое стучит, а ее…
Так, стоп! Отставить нытье!
Я нужен Вере. Если не я, то кто?
А она нужна мне. Именно дочь держит меня на плаву, не дает свихнуться после потери жены, наполняет жизнь смыслом.
С дочкой на руках иду на кухню. Набираю в чайник воду, включаю его.
Одной рукой насыпаю сухую смесь в бутылочку.
Сейчас, когда мы с дочкой выспались, и никого из нас ничего не беспокоит, наша с Верой сиротская жизнь не выглядит такой мрачной как… еще вчера, например.
Хорошо, что девчонка та нагло ворвалась, порядки тут навела. А ведь соседки приходили, помощь предлагали, я отказывался. Не мог допустить, чтобы в этой квартире находились посторонние женщины. Всем дал от ворот поворот. А пигалице не смог.
И хорошо, что не смог. Иначе сегодня был бы снова день–кошмар.
– Мы с тобой со всем справимся, доча, верно?
«Конечно», – читаю в ее глазах.
Слышу тихую вибрацию. Это в зале звонит телефон.
– Пойдем–ка посмотрим, кто такой отчаянный звонит в такую рань?
Время почти восемь утра.
На экране высвечивается имя шефа.
Сегодня, чувствую, я готов разговаривать. До этого либо сбрасывал, либо игнорировал звонки.
– Доброе утро, Сергей Александрович, – приветствую его.
Вера у меня на руках покряхтывает. Причмокивает губами, намекая, что голодная. Ищет титьку. Скоро будет плакать.
– Доброе, Николай. Рад тебя слышать. Как ты?
– Норм.
– А дочка?
– Тоже. О, черт… тепленькая пошла…
Чувствую, как стремительно намокают штаны.
– Что там у тебя?
– Вера обсикала.
Штаны стремительно намокают.
– Что там у тебя?
– Вера обсикала.
Выразительно смотрю на дочь. Как так можно, а? Папку родного опрудила. И главное – откуда столько? Пила–ела вчера, за ночь памперс полный стал, еле снял, а с нее еще льется и льется.
Вера, довольная, лежит у меня на руке, глазенками вращает, рассматривает обстановку.
– К деньгам, – хмыкает шеф.
– Хотелось бы.
– Значит, Верой назвал…
– Верой.
– Хорошее имя.
Слышу, как отключился чайник.
– Минуту, Сергей Александрович.
Возвращаю дочь в кроватку, и включаю ей музыкальную карусель. Снимаю с нее мокрые трусики, остальное все сухое, даже на юбку не попало. А у меня на штанах пятно до колена. Ткань липнет к ноге. Неприятненько.
Тороплюсь на кухню делать дочери еду, попутно разговаривая с шефом.
– Тебе, Николай, надо в бухгалтерию подойти, – говорит.
Понятно. Марина, не дожав меня с оформлением документов, решила действовать через директора.
