Нда-а-а… Девушка запала в самую звериную душу. Свернулась там клубочком и не отпускала. Беззащитность её била по инстинктам. Демид давно не за кем не волочился. И вообще, что это такое позабыл. Иногда получал разрядку с теми, кто был не прочь. Но отношений не завязывал. Переспали и разошлись. После утраты возлюбленной он долго не притрагивался к женщинам. Все они пахли не так, говорили не то и дышали иначе.
Боль выкручивала его изнутри. Оборотень, что потерял свою истинную нередко скатывался в отчаяние. Сын. Ради него он сумел как-то собрать себя по частям. Маленькая частичка любимой женщины осталась с ним. И глаза её смотрели на него. Один в один материнские. Каждый взгляд, что пуля на поражение.
Молотив грушу, как злейшего врага Демид думал о жизни, которая не останавливалась. Продолжала течь, как река, не смотря ни на что. И плевать ей на боль и страдания, на тоску. Отмеряется ход времени. Сметаются ворохом событий воспоминания. Стираются из памяти лица и голоса.
«Спасибо вам большое. За всё.» — Повторялось эхом в его голове снова и снова.
— Пока ещё не за что, девочка. — Ответил он вслух. — Не за что…
Звонок вывел Сурового из размышлений. Он финально ударил грушу и принял входящий вызов. Сынуля опять вытворяет. Неугомонычем его надо было назвать. Но жена выбрала другое имя. Вячеслав. Славка. У новорожденного не имелось других вариантов, ведь папашка чтил память. Как жаль, что сын не знал материнской ласки.
Олеся очень переживала из-за того, что планы по отплачиванию добром Никифоровне сдвинулись. Рука в гипсе, а в кармане шаром покати. Ну почти. Полученные за загнанный телефон Ежова берегла. Старушка отказалась взять причитающееся за постой и пропитание. Ежова чувствовала себя как дворняжка, что прибилась к чужому двору и её не гонят из жалости.
Вечером она много думала. Спала плохо, мучаясь кошмарами. Всё муж её снился, который идёт за ней и непременно найдёт. А уж как найдёт, мало не покажется. Ещё до конца не рассвело, как девушка выплыла из дурных сновидений. Она решила не останавливать поиск работы из-за всего лишь руки. Может листовки раздавать в конце концов. Надо только много ходить и спрашивать.
Никифоровна тоже рано встаёт, но этим утром девушка её опередила. Старушка услышала шуршание и вышла на звук. Никак не ожидала, что девонька, которую приютила подкинется ещё до петухов.
— Далече собралась-то? — Встала в позу «руки в боки» старушка.
— Пройдусь. — Вымученно улыбнулась постоялица, обуваясь.
— Лапти натянула? А теперь сымай! — Приказала Никифоровна. — Ещё мне в голодные обмороки тут не падали! Сейчас чаю попьём, да позавтракаем. Тоща как пол весла! Прогуляется она… — Ворчала бабушка, суетясь.
— Да я вообще подолгу могу не есть. — Махнула здоровой рукой Ежова.
— Слушай сюды. Тут мой дом и в нём мои правила. Никто не позавтракавши из него не уходит. Усекла? — Сделала очень грозный и важный вид хозяйка.
— Усекла. — Согласилась Олеся, понимая, ей не выиграть в словесном поединке. Тут опытом задавят.
— Вот и шустрей за стол.
Старушка не жалела съестных запасов, которых, впрочем, было немного. Оттого и не хотела объедать её девушка. Добрая женщина делилась тем, что имела. Последним куском хлеба, можно сказать. И стыдно Ежовой за то, как свалилась на голову постороннему человеку, да пользуется не причитающимися ей благами.
