Из того розового кружевного белья, которое мысленно облапал однажды Георгий, грудь сейчас попросту вылетит. Не то что груди, самой Анюты скоро не останется. Растает, испарится, как эфир в воздухе.
О том, что у неё проблемы, красноречиво говорил не только внешний вид, дёрганный, перепуганный, совершенно несчастный взгляд, но и общая подруга юности, без пяти минут родственница Георгия. Как, интересно, называется жена брата, невестка? Нужно уточнить, что ли…
С внезапно нашедшимся сыном брата всё ясно – племянник. Отличный, кстати, пацан, от такого бы сына и сам Георгий не отказался, но ему таких подарков судьба не делает. К лучшему, учитывая, кто мог стать матерью его дитя.
Будущая родственница проболталась, всего-то пара нечаянных слов, и картина в голове Георгия сложилась. Определённая картинка, от вида которой хотелось схватить Анюту и тряхнуть как следует, со всей силы, как неделю назад бомбил боксёрскую грушу, чтобы выбить всю дурь из казалось бы светлой головки.
Сумасшествие какое-то, разве можно так над собой издеваться? Хорошо, не всрались ей сто лет его знаки внимания, по сути-то правильно не всрались, сомнительный он принц, червивый, с гнильцой. Но ради себя, ради собственной дочери можно послать горе-мужа и уйти?
Неужели такая любовь?.. Да и пусть такая-самая-растакая, в задницу такую любовь, если от неё ни на себя, ни на женщину, ни на человека уже не похожа. Тень отца Гамлета ходячая…
И всё равно ужасно привлекательная тень. Прижать бы её к себе, согреть, подарить все краски мира, пообещать несбыточного – что горя не будет, а счастья прибудет полная ложка. И непременно сдержать слово, обязательно. В лепёшку расшибиться, но сдержать. Залюбить, зацеловать, затискать…
– Георгий Давидович, – начала Анюта в кабинете, глядя зелёными глазищами – только они на лице остались.
Запихать бы поглубже это «Давидович», «Георгия» тоже, к слову.
Из уст Анюты его устраивало только «Егор», желательно, чтобы дыхание, произнося, срывалось. Чтобы простое имя, которое Георгий не любил с детства, звучало в стонах и криках удовольствия. Чтоб ходить неделю не смогла, лучше две.
– Слушаю, Анна Викторовна? – поддержал он официальный тон.
Хочется держать дистанцию, Анюта, помогу, чем смогу.
– Что случилось с Машей?.. Мельниковой.
– Отец-алкоголик избивал, пока окончательно не изуродовал, – резко ответил Георгий. – Всё остальное есть в карте.
– Как отец?.. А мама? Мама не заступалась?.. Нормальная, кажется, женщина… – растерянно пробормотала Анюта.
– Мама терпела, надеялась на исправление мужа.
– Почему? – Анюта нахмурилась, сделала несколько шагов к окну, обхватила худенькие плечи ладонями.
Взгляд Георгия охватил всю картину целиком. Тонкий силуэт, почти прозрачный, волосы ниже плеч, стройные ноги, тонкие щиколотки. Задержался на бледных руках с короткими ногтями, ободок обручального кольца, второе, с совсем простым камушком, точно не драгоценным, раньше было на указательном, теперь перекочевало на средний. Скоро окончательно слетит.
– А это ты мне скажи, Анюта, почему вы, женщины, терпите? – с этими словами он встал рядом, посмотрел сверху вниз.
Маленькая она, крошечная, духами едва пахнет сногсшибательно, до головокружения, ещё чем-то. Гель для душа, шампунь, лосьон для тела, крем для рук? Разобраться бы…
– Почему пьянство терпите, измены терпите, скотское отношение, почему терпите? Почему ты терпишь? Ждёшь, когда благоверный сотворит с Васильком то, что отец с Машей? Чуда, может, ждёшь? Чудес не бывает, Анют.
