Тихое, медленное задвигание занавеса.
Кончил 27 мая 1899.
«Дядя Ваня» второй после «Чайки» спектакль Чехова в МХТ. Его тональность глуше, предметный мир отяжелевает.
Отдельной строкою у К.С. запись: «Да и сама по себе жизнь глупа, скучна (чеховская фраза – выделить)». Во фразе из роли Астрова про жизнь еще, что грязна.
Жизнь на протяжении без малого шестидесяти лет, пока длится переписка М.П. и О.Л., не опровергнет горечи сказанного доктором Астровым. Обеим – и сестре, и жене Чехова – она явит себя, какая будет. Пробегитесь мысленно по датам с 1899-го по 1957-й, когда на девяносто четвертом году скоропостижно скончается старшая участница переписки. В 90-летний юбилей ей присвоили звание заслуженного деятеля искусств.
Ни той, ни другой не выпало ни сумы, ни тюрьмы. За той и за другой было преимущество – невеселое, но несомненное – по русскому присловью: «Одна голова не бедна, а бедна, так одна». Впрочем, и О.Л. и М.П. были из тех, кого хвалят: «они родственные!» Марии Павловне досталась тяжесть ухода за матерью, которая болела долго-долго. В разнообразно трудные времена к дому в Ялте братья М.П. лепились с женами и детьми. О.Л. была горячо привязана к детям брата. В годы, когда ее со всей Качаловской группой носило по русскому югу и Качаловы терзались без вестей от ушедшего с деникинцами сына, Ольга Леонардовна так же жила в тревогах за племянника Леву. Судя по всему, тот тоже был с белыми. Так что в советские годы страх за него не мог пройти. Но Ольга Леонардовна «авансом» ничего не переживала. Как если бы берегла душевные силы на случай, когда впрямь потребуются.
Случаи, когда силы потребуются, выпадали ей по-страшному, но уж не страшнее пережитого в Баденвейлере.
Похороны Чехова описывали многие. М.П. и О.Л. – так вышло – были не рядом в процессии, направляющейся к Новодевичьему (М.П. привезла в Москву мать, бедную Евгению Яковлевну, и так потерявшуюся после смерти мужа, новой бедой совсем убитую). Охотников судить-рядить всегда было много, а тут такой повод.
Фигура Чехова, сблизив их, после смерти могла стать фигурой их разъединяющей, если не превратившей во врагов. То, как эти две женщины сладили с тем, что могло сделать их несовместимыми, – не тут ли держащий едва ли не всю переписку сюжет и смысл ее.
Любили ли друг друга прожившие бок о бок М.П. и О.Л., – это в конце концов не наше с вами дело. А наше с вами дело понять, как можно изо дня в день, из года в год, десятилетия вести себя друг с другом так, как положено вести себя родным и любящим.
Вот вам неожиданное торжество установок по «системе Станиславского». К.С. знает: чувству на сцене – как и в жизни – не прикажешь, но актера к нему – к неподдельному чувству – подведет верно направленное действие, точнее – последовательность множества психофизических действий, в том числе и мелких, сцепляющихся, подталкивающих одно другое. Иначе сказать: действуйте так, как если бы вы любили.
Читая эту переписку в ее полноте, вычитываешь этот подсказ.
Не попробовать ли вести себя так, как если бы мы любили. И как если бы были благородны.
Стоит остановиться в моменты, когда ритм переписки сбоит. Это случается нечасто – в письмах О.Л. чаще, чем в письмах М.П. Например.
«Что-то ворвалось в жизнь до того чудовищное, страшное, что не знаешь, за что хвататься, как поступать. Иногда даже рассмеешься – до того все кажется невероятным». У О.Л. беда с братом.
