О личной жизни забыть - страница 35



– А что у вас на работе говорят обо всем этом? – Широкий жест Петра в сторону окна и грохочущей электрички ясно дал понять подруге, что именно он имеет в виду.

– А что ты хочешь услышать? – спросила, усмехаясь, Зоя, прекрасно осведомленная о его взглядах на окружающую ельцинщину. – Что раньше, при советской власти, было лучше? Так это всегда и везде будут говорить. Что Горбачев во всем виноват? Что дал свободу, которой мы подавились?

Он поморщился: это действительно напоминало спор пенсионеров у пивнушки.

– Я не об этом. – Ему в голову пришел более свежий аргумент. – Я про то, что старый российский лозунг: монархия, православие и народ – представляет искажение более верного прежнего лозунга: монархия, православие и сословность. В семнадцатом году убрали сословность и все стали быдлом, только одно быдло было партийным, а другое беспартийным. К девяностому году сословия стали вырисовываться по новой. Кроме интеллигенции, рабочих и колхозников, появилась наследственная номенклатура – чем не новая аристократия? И вот снова все разломали. Теперь у нас опять бесклассовое общество, которое делится на быдло без денег и быдло с деньгами.

– А ты у нас к какому быдлу принадлежишь? – Зоя, держа на коленях его голову, шутливо взъерошила ему волосы.

– К быдлу, мечтающему разбогатеть.

– Ну и богатей, кто тебе не дает.

– Так ведь это почти криминал. Кстати, а криминал можно назвать видом производственной деятельности?

– Еще какой! – развеселилась она. – Знаешь, у братков от пистолетов какие мозоли? Вот такие! – Зоя показала какие.

– И если бы ты узнала, что и я в таком криминале замешан, то что?

– На это есть тюрьма. Ты в ней отсидишь свое и выйдешь совершенно чистым, невиновным человеком.

Такая простая логика его сразила.

– Ты правда так думаешь?

– Я пойду поставлю чайник, – сказала она и пошла на кухню.

Глава 4

Встреча с Терехиным на следующий день вышла совсем не такая, какую Петр ожидал. Виталий Борисович пришел в условленное место один и не соблюдал никаких видимых мер предосторожности. Словно это была случайная встреча старых знакомых, скажем, прежде живших где-то по соседству. Как казахи, едущие по степи, они долго говорили о том, что попадалось им на глаза: о кооперативном кафе, киоске с мягким мороженым, платном туалете.

Потом Терехин просто сказал:

– Пока никаких особых заданий вам не будет. Больших финансовых вливаний у нас нет, поэтому мы платим обычно борзыми щенками.

Зацепин, воздерживаясь конкретно спрашивать, просто скосил на собеседника вопросительный взгляд, и тот тут же ему ответил:

– Через несколько дней вы получите заграничную командировку на два-три месяца. Это и будут наши борзые щенки. Надо же вам доказать, что мы на что-то умеем влиять.

– Получив такой аванс, мне, наверное, будет потом трудно вам отказать?

– Ни в коей мере. Мы шантажом не занимаемся, нам нужны сугубо добровольцы. Будем считать это небольшим вам подарком. Пока нам достаточно, что о нашей предыдущей встрече вы никому не сообщили.

– Почему вы так уверены? – запротестовал капитан. – Разве вы не знаете, что помимо письменных отчетов существуют еще устные доклады, которые нигде не фиксируются.

– Езжайте в командировку, а после, если сочтете нужным, мне снова позвоните. – Виталий Борисович был само невозмутимое добродушие.

Его возможности Зацепин оценил уже через неделю по той злости и досаде, с которой Береговой отдал ему распоряжение готовиться к заграничному выезду.