– Отведи гостей к странникам, пусть постелют им свежего сена, – дал указание Александр домовому священнику, – вино, сыр, хлеб на кухне…
Он был готов сию минуту взять Марию в замок, как ребёнка вымыть, убаюкать на коленях.
В общем, сам попал в сети.
– Пойду, проверю мост, – буркнул себе под нос.
И сбежал.
Струсил?
Брал вепря в схватке – испугался лани?
Что это с ним? Весенний гон распалил чувства?
«Не похож ли я на бочонок с вином, которое обещает превратиться в мочу ослицы?» – спросил себя Александр.
Вопрос оставил без ответа.
Подумал: вино и сыр – еда не для такой девушки, надо бы попросить кухарку изжарить цыплёнка, омлет с грибами тоже подойдёт, а, впрочем, тёзка Марии Магдалины и хлебу будет рада…
*«Последние слова, точно, Суфлёр подсказал!» – раздосадовано решила Маша, но раздумывать было некогда: строка продолжала бежать, а ей ни слова не хотелось пропустить…
«…Сон тянулся целую вечность. Александр ворочался, прятал голову под подушку, ничего не помогало…
Неведомые скалистые горы обступили его. На вершине одной из них он увидел монастырь. «Сынок!» – позвала его монахиня. Это был голос матери. Он стал карабкаться наверх. Какая-то мерзкая птица клевала руки, но ему нельзя было отогнать её. Подъём был крут, он мог упасть. И вдруг гора затряслась, будто в лихорадке, и он вместе с камнями покатился вниз, обернувшись камнем. Катился, пока не стукнулся о паперть незнакомой церкви, и снова превратился в человека. К нему подошла женщина в лохмотьях, стала просить: «Сыночек, дай хлеба».
Он упал перед нею на колени, заплакал: «Матушка, пойдём домой».
«Наш дом еще не разорён?» – спросила мать и… превратилась в птицу, ту самую, что клевала ему руки, когда он лез на гору.
– Чёрт! – еле выпутался он из одеяла.
Веки были ещё тяжелы. Сердце ухало как ночной филин.
«Всё в этом мире говорит о чём-то» – считала мать.
Тогда, почему она просила милостыню и спрашивала, не разорён ли дом? Не надо ли понять её слова так, что беду в замок принесёт вчерашняя нищенка?
Не может быть!
Мать построила странноприимный дом, полагая заслужить прощение у Бога, или у того, кому подарила свою любовь и сына.
Об отце Александр запрещал себе думать…
Утром Малахия сообщил: повозка готова.
Но откликнулась, засобиралась только Мария.
Увидев, что отец продолжает спать, она тронула его за плечо. Иногда на слова он не реагировал, просто не слышал, потому что общался с мирами иными, и там было ему интереснее.
Мария потрясла отца за плечо, крикнула в самое ухо: «Папа, пора!», и только тогда поняла: его душа живёт уже другой жизнью, а тело, как надоевшая ноша, сброшено без сожаления и покоится на прошлогоднем сене, умело скошенном и высушенном, оттого и хранящем ещё запахи трав и солнца.
Она не испугалась его смерти. Без страха встретила и поворот в своей судьбе…
Узнав о происшедшем, Александр разрешил похоронить усопшего на местном кладбище. А когда увидел Марию, беззащитную, с потемневшими глазами, спросил домового священника, как тот решил распорядиться судьбой племянницы?
– У сироты одна дорога – в монастырь! – был ответ.
«Чёрта с два», мысленно ругнулся Александр.
Он знал: во флигелёк при церкви по ночам частенько крадется женская тень. Жирный боров не отказывал себе в плотских утехах.
– Не лучше ли найти ей жениха?
– Она станет невестой Господа, – надел постную мину священник.
– А если я возьму её? – неожиданно для себя спросил Александр.
