«Мы с ней фаталисты» – обрадовался Александр.
– Ты назвала щедрым человека, желающего приобрести жемчужину, которая думает, что она соринка, – почти исповедался он.
– Соринка? – лукаво переспросила Мария. – Отец говорил: я ангел!
– Но ты так неприхотлива…
– Общества моей мамы искали короли, а она предпочитала беседовать с придорожными столбами.
– И ты… вся в неё?
– Нет, я больше люблю ручьи и воздух, он так вкусно пахнет!
Мария потянула ноздрями.
– То есть, жизнь для тебя…
– Свобода и любовь! Самое малое облачко в небе чувствует, что я его люблю, а если попрошу его обратиться в тучу, беременную дождём, вряд ли мне откажет!
И она засмеялась, смахнув с ладошки воздушный поцелуй.
– Умеешь разговаривать с небом?
– Со всеми.
– Разыгрываешь меня?
– Нисколько. У всех, конечно, свой язык. Но переводчик один – любовь. Вы, например, сейчас себе говорите, что поторопились, я не сосем нормальная, в понимании простецов, конечно, и со мной вам будет не просто. Хотя, должна сказать, если вы будете любить меня немного меньше, чем Бога, мы сможем жить счастливо. Ведь вы тоже не такой, как все.
– Так ты не против, выйти за меня?
– Нет!
– Нет? – испуганно переспросил он.
– Не против, значит, да! – покровительственно улыбнулась Мария.
«Колдунья!» – чуть не произнёс вслух Александр, радуясь её ответу и… пугаясь своей зависимости от неё.
– Ну, вот, вы подумали, что я… – встревожилась она, спросила, – отчего люди так пугливы, даже самые смелые?
– От голода. Похоже, я не ел сто лет, – скрылся за шуткой он.
А на прогулке после трапезы продолжил разговор…
– Не очень-то ты любишь людей!
– Их мало.
– Аки звери многие? – вопросительно подыграл он.
– Бог всем даёт шанс дорасти до Себя, – прояснила ситуацию она.
– И откуда ты такая взялась? – почти взвыл он, почему-то обращаясь к небу.
– Не знаю, – взяв его за руку, потащила она его вдоль внешней каменной стены замка с бойницами под углом кверху, – ты, что, с птицами собираешься воевать, или… с теми, кто на небесах?
– Мой прадед направил бойницы к небу, надеясь, что однажды, в день солнцестояния, божественные лучи проникнут сюда, соединятся и превратят замок в страну Кукану, где хлебы и сыры растут на деревьях. Кстати, его тень иногда разгуливает среди бела дня…
– А тень твоей мамы не довольна, что я перешила её платье.
– Плутуешь? Моя мать никогда не рассердилась бы… – на полуслове осёкся он, вспоминая сон, в котором мать-птица расклевала ему руки в кровь.
– Наверное, вы правы, – погрустнев, вновь перешла на «вы» Мария. – Простите, пойду к отцу. Долго не думала о нём, и это наказание…
Она вытащила свою руку из его руки и убежала.
«Законы общежития написаны не для неё» – посмотрел он ей вслед, и будто отрекаясь от прошлого, подумал: отныне жизнь его потечёт по руслу, проложенному фантазией Марии, и он может на неё сердиться, но выбросить из своей жизни – никогда, потому что она и есть его жизнь!
И вдруг его воображение нарисовало картину их соития с Марией.
Её любовь пришлась ему по вкусу.
Не потерять бы голову.
Она нетронута, и этим… защищена.
Более того, ему хотелось охранять её чистоту. Но ничего не мог с собой поделать, всем телом чувствовал её распластанной под ним, как будто они одно целое, и земля им постель, а небо одеяло.
Раньше он мог управлять собой. С Марией его естество взбунтовалось.
Скорее под венец!
И пусть Малахии не по душе его скороспелый брак, он произнесёт:
