Я уже прикидывал, кого пригласить в будущую команду, когда странное ощущение необходимости немедленно покинуть город безжалостно свалилось на меня из ниоткуда, нахлынуло и пересилило все доводы рассудка. Владимир обескураженно доказывал абсурдность отказа от личной встречи с мэром, соблазнял культурной программой, даже ссылался на циклон и нелётную погоду.
Мы не договорились. Нечто внутри понуждало выехать в аэропорт как можно быстрее. Через час я уже входил в салон самолёта, даже не пытаясь найти своему поступку разумное объяснение.
Иногда жизнь возвращает нас к событиям важным, но своевременно не осмысленным, непонятым нами не из лени и косности, а потерянным в ежедневной суете или не принятым к анализу из-за недостатка информации.
Через шесть лет после моего внезапного бегства от блестящих питерских перспектив я прилетел в Санкт-Петербург уже как представитель наиболее успешной нефтяной компании страны. Приехал для переговоров о покупке крупнейшей сети городских заправок. Помощники, готовившие для меня информационные материалы, особое внимание обращали на юридическую спорность предлагаемых к покупке активов и весьма сомнительную с точки зрения закона репутацию бизнесмена, с которым придётся сесть за стол переговоров. Зачитывая выдержки из биографии этого впоследствии признанного опасным преступником человека, юрист почему-то понижал голос и менялся в лице. Пришлось ответить, что таких, как я, вошедших в бизнес в конце восьмидесятых годов, более напрягает стерильная чистота бизнес-предложений, нежели умеренная грязь. Обеспечение абсолютной чистоты требует выжигания всего живого; это относится и к стерильности операционных боксов, и к бизнесу, и к политике.
Командировка не принесла практического результата. Не потому, что ценовые ожидания сторон разошлись, – это была формальная канва события. Просидев за столом друг напротив друга около пяти часов, мы уже через десять минут после начала разговора знали: то, что хотела купить дерзкая и успешная московская команда, не продаётся. В чём же был интерес пригласившего меня на встречу ночного хозяина Санкт-Петербурга? Возможно, уже тогда питерский мозговой центр присматривался к крупным игрокам нефтяного рынка и не спеша изучал их повадки.
В финале встречи мой, легендарный теперь, собеседник поправил пустой рукав пиджака и спросил: «Ты помнишь своё выступление в мэрии?» Услышав утвердительный ответ, он встал, поправил очки и, как бы нависнув над разделявшим нас столом, сказал: «Идея была правильная, но тогда несвоевременная. Она мешала нашим планам. Правильно сделал, что уехал, – тебя бы убили в тот же вечер».
Рейс «Пулково – Шереметьево» приземлился около девяти вечера. Весь полёт меня терзало беспокойство, преждевременный отлёт представлялся какой-то чудовищной уступкой нелепой прихоти. Особую ярость вызывало то, что я не мог идентифицировать ни силу, заставившую меня действовать, ни причину, по которой я этой силе поддался. В описываемое время мои душевные рецепторы почти всегда предвосхищали грядущие события, заранее раскладывали на простые гармоники линии причинно-следственных связей. Но сейчас рецепторы молчали.
Поздоровавшись с водителем и сев на заднее сиденье, я отключился от текучки и задумался; не сразу заметил, что машина стоит. Водитель сказал, что мы стоим уже полчаса и что он трижды спрашивал, куда ехать, но я не ответил. Возможно, это было правдой. Я напряжённо размышлял о феномене своей душевной бифуркации, силясь понять, какие мысли, поступки или бездействие забросили меня в эту непрозрачную для интуиции зону. Снова в мельчайших деталях пытался воспроизвести события минувшего дня. Бесполезно! Понимания не наступало.
