После разговора с Поляковым я возвращаюсь в Москву. Устроившись у иллюминатора, не отрываясь гляжу на облака и луну. Неожиданно вспоминаю давнюю вводную лекцию по физике. Вернулось ощущение ничтожности собственных знаний.
Что такое одинокий разум перед беспредельностью сущего? Ведает ли оно, беспредельное, обо мне, о моих желаниях и делах? Или чувствует примерно то же, что ощущает человек, когда растирает песчинку между подушечками большого и указательного пальцев? Можем ли мы через нашу малую веру обрести всю полноту истины?
В Евангелии написано, что Царствие Божие берётся силой. Но древнегреческое «динамис» переводится не только как «сила», но и как «суть». Значит ли это, что постижением смысла преодолевается бездна между человеком и Богом? Если так, то привычка учиться новому, глубоко укоренённая во мне с детства, видимо, пригодится при постижении духовных истин.
Самолёт подрагивает. Я смотрю в иллюминатор на темнеющее небо с голубоватой ранней луной. Вслушиваюсь в себя. Душа поверила, она безмятежна. Ведь ей заповедано: «Не бойтесь: вы дороже многих малых птиц… наипаче ищите Царствия Божия» (Лк 12:7, 31) И, значит, теперь моё главное дело – искать Царствия Божия. Но где и как?
Да что же это такое? Летим уже час, а луна будто привязана к крылу – совсем не сдвинулась с места. Может, это и не луна вовсе, а какой-то метафизический знак? Впрочем, вряд ли тогда я подумал бы о чём-то подобном – я ещё не сформулировал для себя модель мироздания, в которой существуют декорации, воспитатели, учителя, знаки и законы.
О духовном законе и о том, что происходит, когда его нарушаешь, я узнал довольно скоро. Но перед этим произошло два любопытных события.
Это случилось в самом начале месяца. Весна ещё толком не проснулась. Моргала заспанными глазёнками, сладко потягивалась, не спешила сбросить белое одеяло: зябко!
Кому зябко, а кому и холодно. Живём в подмосковной деревеньке, за водой для обливания хожу к колодцу. Форма одежды: трусы на босу ногу.
Утро; пасмурно, но дождя нет. Сруб колодца покрыт росой. Прямо на ручке ворота сидит старая ворона. Ручка ворота отполированная, скользкая; с чего бы вороне не сидеть на срубе или на дырявой крыше? Между нами не более трёх метров. Аура у птицы цвета электрик, и тоненькие, похожие на бороду, светящиеся ниточки под клювом. Замираю: нас посетил вороний Иезекииль? Продолжаю наблюдать. Под ногами тает подмёрзшая за ночь грязь. Ворона смотрит и не улетает. Делаю шаг, второй. Подхожу вплотную. Ворона с явной неохотой перемещается с ворота на колодезный барабан. Понятно: предстоит аттракцион. Вращаю ворот, птица бежит по барабану, подпрыгивая и помогая себе крыльями. Вроде бы безобидная забава, но интуиция беспокойна: старая, тяжёлая птица прилетела не за этим. Чего ей надо? Пока нёс воду, ворона перелетела и села на берёзу в углу двора.
Я стараюсь не замечать холода, но сегодня это требует дополнительных усилий: снег растаял, и земля, как щенок, лижет мои ноги промёрзшим языком. Низкая сплошная облачность закрывает солнце, но я всё равно чувствую его положение. Ворона выбрала нижнюю ветку и замерла.
Начинаю с молитвы. Ведро с водой между чуть раздвинутых ног. Глубоко вдыхаю. Сгоняю выдох через подошвы ступней в землю. Обливаюсь. Окружающее начинает потихоньку терять очертания. Тело продолжает дышать и перемещаться в сложном комплексе движений. Время замедляет темп. Медленный вдох. Я исчезаю на последней фазе выдоха…
