Я же ее босс, в конце концов. Поводов — масса.
Фантазируй, Макар. Фантазируй.
По стационарному телефону связываюсь с Настей из приемной.
— Солнце, хочу булочек. Скажи Дане, чтобы сбегала до пекарни и купила мне парочку синнабонов.
В желудке как по команде заурчало. Представляю свежее тесто, покрытое волнами глазури и укутанное в аромат корицы, и быстро добавляю:
— Пусть бросает все дела. Если не управится за полчаса, я съем ее. Так и передай.
Едва завершаю вызов, дверь в мой кабинет распахивается.
— Что еще за: «Скажи Дане, чтобы сбегала до пекарни»?! — злится Покровская.
Я широко улыбаюсь. Слышала, значит?
— Что непонятного? Я хочу, чтобы ты купила для меня...
— Плевать, что ты хочешь, придурок, — она безапелляционно перебивает меня, насаживая на свой грубый и острый, как копье, комментарий. — Обращайся в таком пренебрежительном тоне с белобрысой великаншей, — она машет рукой в сторону двери позади себя, намекая на Настю. — Но не со мной. Я тебе не девочка на побегушках.
Я нагло прохожусь взглядом по телу Даны, задерживая внимание на соблазнительном декольте.
Дьявольски хороша.
— Обвиняешь меня в пренебрежительности, обзывая придурком? — за саркастичным смехом прячу возбуждение. — Кошечка моя, забыла, что ты здесь никто, и звать тебя никак? Побежишь как миленькая, даже на край света, если я того пожелаю. Я, — тычу на себя пальцем в грудь, — твой босс.
— Должно быть, гордишься собой сейчас, — она щурит красивые глаза, метая в меня сверкающие молнии из узких отверстий. — Что, мстить будешь? Думаешь, напугаешь?
В брюках становится тесно, и я бы с удовольствием сейчас поправил член, но не промышлять же подобным перед леди? Хотя Дана, скорее, гопница, очутившаяся в теле сногсшибательной красавицы. Итальянские корни проявляются не только в чарующей внешней экзотике, но и в пылком темпераменте. Усмирить эту кобылку — задача не из простых.
— Сегодня твой первый день, поэтому я закрою глаза на твою неблаговоспитанность, — со всем неприсущим мне великодушием и откровенным издевательством снисхожу до помилования. — Чушь про соблюдение субординации еще наслушаешься от Ромы, или Феликса. Я же скажу по-простому. Запихни свое высокомерие поглубже в глотку и не смей перечить мне. Никогда, — проговариваю пониженным, рычащим голосом, стирая с лица малейший намек на веселье. Даночка больше не кривит губы в отвращении и гневе, удивленно округлив глаза. — Уяснила?
Я испытываю почти физическое удовлетворение от превосходства над Покровской. Поднимаюсь с кресла и подхожу к проглотившей язык девушке. Она пятится, а я корректирую траекторию ее отступления. Она прижимается попкой к краю моего стола и бормочет одними лишь губами: «Черт», понимая, что загнана в тупик.
Я кладу ладони близко к бедрам Даны по обеим сторонам, оставляя между нашими лицами неприлично мизерное пространство. Кисонька в растерянности, не смотрит мне в глаза, блуждая лихорадочно мечущимся взором по моему подбородку, скулам, но не поднимается выше. Она явно не ожидала от меня такой наглости.
Хочу поцеловать ее. Запихнуть свой язык ей в ротик и тщательно отполировать. Развернуть к себе спиной и нагнуть, чтобы пощупать задницу. Зуб даю, жопа у Даны упругая, и шлепки получатся звонкие, сочные, а следы на нежной оливковой коже — яркие и розовые.
Рискую поплатиться за это побитыми яйцами, но попробовать стоит.
Черт возьми, мне нечего терять.
