Рома гневно зарится на меня через плечо.
— Бери листок и записывай причину опоздания, — диктует наказ, массируя указательным и большим пальцами виски.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Все твои косяки будут конспектироваться. Что-то мне подсказывает, — небрежно ухмыляется и возобновляет движение в моем направлении, — список ожидается впечатляющим.
Сверкая насмешливо-желчной улыбкой, садится в свое кресло и опускает руки на подлокотники.
— И не сомневайся, Даниэла, твой отец узнает о каждом проколе, о каждом опоздании и препирательстве со мной, Макаром или Феликсом.
Я поджимаю губы и качаю головой, равнодушно изучая злорадно-лукавое лицо Кирсанова.
— Какой же ты душный.
Рома гаденько смеется и мановением пальца указывает на пачку белых листов в принтере.
— О, об этом тоже напиши: кто дал тебе право называть своего генерального душным.
Сперва я беру два листа, но быстро передумываю и сгребаю в несколько раз больше.
— Как ваше трио допустили к руководству холдингом? — между делом задаю незатейливый вопрос. Двигаю стул ближе к столу и располагаюсь напротив Ромы. — Ручку, — протягиваю раскрытую ладонь. Мистер Генеральный Зануда закатывает глаза и вкладывает в нее шариковую черную бренда «Parker». — Только не говори, что своими мозгами выгрызли путь до директорских кресел. Никто из вашей тройки поросят не отличался гениальностью.
— Да, Даночка, продолжай сыпать оскорблениями, — ласкает мой слух притворной елейностью в голосе. — И записывать не забывай.
Я киваю. Вот спасибо!
— Я все запишу, не беспокойся. Так что? Вам сделали пересадку мозгов, или как? Макар с трудом два и два складывал, а сейчас стоит во главе крупной корпорации? Странно, не находишь?
Исключение — Феликс. Он был отличником по всем предметам и вполне походил на юного вундеркинда... со склонностью к социопатии.
— Откуда тебе знать, как у него шли дела с математикой в школе? — старший брат бородача-извращенца задает встречный вопрос. — Разве ты видела кого-то дальше собственного носа? С трудом верится.
Я увеличиваю давление ручки на бумагу.
— К сожалению, вы часто мозолили мне глаза своим присутствием. Спали в моем доме. Ели мою еду. Мой отец давал вам деньги на карманные расходы и ни в чем не отказывал, — в горле застревает ком, когда думаю о маме, но не хватает духа упомянуть о ней. Она обречена быть моей ахиллесовой пятой пожизненно. — Поэтому, да, Рома, — бросаю мимолетный взгляд на него и вновь опускаю ресницы. — Я знала все о вас.
Я ставлю точку в конце последнего предложения, расписываюсь ниже и датирую объяснительную сегодняшним числом.
Пачкаю чернилами следующий лист, и еще один. И еще.
Кирсанов занимается своими делами. Я иногда отвлекаюсь от вырисовывания аккуратных букв и наблюдаю за его длинными пальцами, порхающими по клавиатуре. Даже нахожу привлекательным сосредоточенность Ромы и немедленно давлю каблуком правой туфли на мысок левой.
Не позволю дурным мыслям порочить мой пропитанный ненавистью к Кирсановым разум.
— Пожалуйста, — язвительно бурчу, кладу ручку поверх собрания объяснительных и поднимаюсь со стула.
Рома не утруждается и на секунду прерваться от созерцания экрана моноблока. Я беру сумку и направлюсь к выходу.
— Сегодня работаешь в архиве, — слова врезаются в мои лопатки, проносясь мерзким холодком по позвонкам. — Настя все тебе объяснит.
Я кривлюсь и накрываю ладонью дверную ручку.
Перспектива общения с бесячей курицей меня ничуть не радует.
