О мыши и Граде Божием - страница 7

– Может… А все равно. Не по-королевски это как-то… – пробормотал Эвервин, и разочарованное, даже какое-то погасшее выражение его лица Хильдеберту очень не понравилось. Настолько, что в какой-то момент захотелось даже утешить парня глупым обещанием, что тварь еще, может быть, и вернется. Впрочем, иллюстратор быстро спохватился и укорил себя: этак выйдет, что серую мерзавку тут готовы с распростертыми объятиями принимать!

– Делом лучше займись, – вместо этого сказал он, поспешно сунув в руки ученика образец нового узора. – Скопируй вот. Так, как здесь, без всякого озорства. Понял?

– Понял, господин Хильдеберт.

Эвервин поплелся в свой угол и принялся усердно чертить на своей дощечке для упражнений. На некоторое время воцарилась тишина, и иллюминатор, внимательно изучая страницы рукописи, которые предстояло иллюстрировать в ближайшее время, невольно поймал себя на полном покое и умиротворении. Может, даже вся эта глупейшая история как-то забудется? Одеяние епископа отстирают, мышь больше не покажется, а при случае можно будет обратить все в шутку, чего, мол, только не бывает… Да, определенно, именно так и следует поступить.

– Я закончил, мастер Хильдеберт.

– Уже?!

То ли он замечтался и просидел над манускриптом дольше, чем ему показалось, то ли ученик справился как-то уж слишком быстро.

– Покажи.

И вот, казалось бы, еще одна хорошая новость: Эвервин наконец оставил свои бесконечные попытки тут улучшить, там подправить и вообще сделать все на свой лад. Скопированный им образец было действительно не отличить от оригинала. Однако вглядываясь в изящное плетение линий, Хильдеберт испытал не удовлетворение, а смутную тревогу. Чего-то этому рисунку не хватало, словно с идеальным исполнением исчезло что-то несравненно более важное.

«Жизнь», – пронеслось слово в голове мастера. Будто подсказка о чем-то сокровенном. Но как использовать подсказку, если и загадки-то не понял?

– Хорошо, молодец, – пробормотал он, возвращая Эвервину табличку и испытывая странное чувство пустоты. Впервые о работе ученика сказать ему было решительно нечего.

Тот, видимо, тоже это почувствовал: забрал сделанное задание и поплелся в свой угол.

В мастерской воцарилась напряженная тишина.

– Да что за!..

Восклицание вырвалось у Хильдеберта при взгляде на очередное творение Эвервина. Ученик, стоявший рядом, лишь молча пожал плечами, и иллюстратор с досадой бросил на конторку безнадежно испорченный лист пергамента. Один из многих.

– Это не рисунок, – обвиняюще постучал он по листу пальцем. – Это линии на пергаменте. Скучные, пустые и мертвые. В них нет мысли, нет чувства, нет идеи и нет тебя самого. С тем же успехом ты мог бы просто его разлинеить. Эвервин, что, во имя всего святого, с тобой приключилось?!

С исчезновения «мышиной королевы» прошло четыре дня, и этого времени мастеру Хильдеберту хватило, чтобы понять и выразить словами те пренеприятнейшие, сбивающие с толку и даже несколько пугающие изменения, которые произошли за этот срок с Эвервином.

– Ты рисуешь, как глупый подмастерье!

– Может, я и есть глупый…

Иллюминатор искоса глянул на понурившегося ученика, затем указал ему на невысокий табурет, стоящий у его рабочего места.

– Садись и выкладывай, – не терпящим возражений тоном приказал он.

Парень повиновался: присел, уставившись в пол.

– Я вот все думаю… – после паузы пробормотал он. – А вдруг это была просто мышь? Никакая не королева? А я тут, как дурень последний, хороводы вокруг нее водил. Еще и его преосвященству она одеяние испоганила, он вон так и не зашел к нам с того раза…