О мыши и Граде Божием - страница 6

– Господин Хильдеберт?…

Только его не хватало!

– Что тебе?

– Вы гляньте только, мастер! Ожила наша королева, как есть, ожила!

Смотреть на это не хотелось. До такой степени не хотелось, что иллюстратор впервые горько пожалел о разбитом вчера кувшине с вином: недостойное желание вусмерть упиться становилось чем дальше, тем более острым.

Реализовать его, однако, не представлялось возможным, даже если бы кувшин был в целости и сохранности. Пить, когда перед тобой непочатый край работы означало безобразно опуститься. Не говоря уж о том, что дрожащие пальцы для иллюминатора – первейшая беда.

– Попотчевать бы ее чем, а, мастер Хильдеберт? А то, вон, бедная, шатается…

Иллюминатор медленным движением развернулся, заставил себя подойти к очагу и опустить взгляд на мышь. Той действительно стало явно лучше: черные бусины глаз открылись, язык больше не вываливался, а сама негодяйка сидела на задних лапках и старательно умывалась. Впрочем, и в другом наблюдении Эвервина правда была: иногда, особенно при резких поворотах головы, тварь начинала шататься, будто лишенная костей или пьяная.

– Колбаса есть, – тем временем деловито перечислял ученик. – Сыр козий. Хлеба чуток. Вот молока нет, жалко.

Хильдеберт хотел было четко прояснить, что делиться с паскудной крысой своим завтраком не намерен: прочухалась – так пусть и выматывается отсюда подобру-поздорову. Однако следующая реплика парня сделала очевидным, что адресовалось это перечисление их припасов не ему.

– Чего желаете отведать, вашество?

– «Чего желаете отведать?» – едко передразнил мастер. – В самом деле, Эвервин, все это зашло слишком далеко. Эта мерзавка опозорила нас перед епископом, который теперь считает, что я разделяю твои языческие убеждения! Раз уж ей лучше – так может, выпустим ее уже и предоставим добывать себе еду самостоятельно?

– Как же королеву выгнать, господин Хильдеберт? Да еще под дождь. Она же снова потонет: вон какая слабенькая…

– И до каких пор эта слабенькая будет тут ошиваться?! – уже предчувствуя ответ, мрачно спросил иллюстратор.

– То ей решать. Захочет – уйдет.

– С чего бы ей уходить, если ее тут кормят? – тихо проворчал мастер.

Сил на ссору после происшествия с епископом Здиком, однако, уже не осталось, и иллюстратор решил в кои-то веки пустить ситуацию на самотек.

– Корми свою королеву и принимайся за дело, – буркнул он. – Когда его преосвященство вернется, я хочу показать ему достойные плоды нашего труда.

День прошел относительно мирно. Мышь под восторженные возгласы Эвервина погрызла и хлеба, и сыра, и колбасы. Голодала, видимо, сильно и долго: остановилась только, когда начала напоминать шар. Наспех умылась, поворочалась и завалилась спать почти до самого вечера.

А потом исчезла.

Какое-то время, проснувшись, шуршала еще в соломенном гнезде, а после и вовсе шмыгала по всей мастерской, чем вызывала у Хильдеберта острые приступы раздражения. А затем вдруг стало тихо. Иллюминатор заметил это первым. Подошел к очагу, осторожно поворошил солому. Прислушался. И торжественно объявил ученику, что королева, кажется, решила не злоупотреблять их гостеприимством.

– А одарить?! – Эвервин так искренне огорчился, что Хильдеберт даже не стал язвить по поводу тщеты языческой веры.

– Ты ведь не можешь знать, как именно она собиралась тебя одарить, – вместо этого произнес он. – Может, только потом станет ясно, в чем ее дар заключался? Тот человек, которому семь лет счастья отмерено было, тоже ведь об этом не знал. Потом только понял. Может, и с тобой так будет…