Твой луч осеребрил увядшие равнины,
И дремлющий залив, и черных скал вершины
38.
На это указывает фактически тот же пейзаж, но с месяцем вместо звезды, в незавершенном черновике другого «крымского» стихотворения, «Кто видел край, где роскошью природы…» (1821):
Когда луны сияет лик двурогой
И луч ее во мраке серебрит
Немой залив и [склон горы] отлогой… [II: 191]
Те признаки, которыми в РОЛГ наделена вечерняя звезда, – печальность, серебристость, лучистость – в других произведениях Пушкина, когда речь идет о небесных светилах, всегда относятся исключительно к луне39. Вот перечень соответствующих примеров в хронологическом порядке:
В облаках луна сребрила
Дальни небеса…
(«Козак», 1814 [I: 48])
И завес рощицы струится
Над тихо-спящею волной,
Осеребренною луной.
(«Послание к Юдину», 1815 [I: 172])
Не выдет он взглянуть на горы,
Осеребренные луной…
(«Гроб юноши», черновая редакция [II: 702])
На небесах печальная луна…
(первая строка стихотворения без названия, 1825 [II: 418])
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна…
(«Евгений Онегин», гл. 5 [VI: 101])
…В поле чистом,
Луны при свете серебристом,
В свои мечты погружена
Татьяна долго шла одна.
(«Евгений Онегин», гл. 7 [VI: 145])
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально [черновой автограф:
«печальный»] свет она.
(«Зимняя дорога», 1826 [III: 42, 585])
Луна, блистая, восходила
И скал вершины серебрила.
(«Тазит», 1829–1830 [V: 78])
(черновик «Тазита» [V: 356])
Подобная фразеология ничуть не оригинальна. «Печальная луна» появляется, например, в стихотворении В. В. Капниста «На смерть Юлии» (1794), вскоре ставшем популярной песней («Уже со тьмою нощи / Простерлась тишина, / Выходит из‐за рощи / Печальная луна»40), а также у В. Л. Пушкина в отрывке из «Кольмы» Оссиана (1795), где она к тому же еще и серебрит воды, как в РОЛГ:
Луна печальная уж осребряет воды,
А ты еще нейдешь к возлюбленной своей
41.
Похожее описание находим и в оссианическом отрывке В. Олина, где, кстати сказать, лексика и рифма «вершины – долины» близки к соответствующим пушкинским стихам, а луна и звезда оказываются окказиональными синонимами:
Как ранняя звезда, как ясная луна,
Лиюща тихий свет на злачных гор вершины
И серебряюща источники, долины
42.
Укажем еще на три примера из стихотворений К. Н. Батюшкова:
Красный месяц с свода ясного
Тихо льет свой луч серебряный…
(«К Филисе. Подражание Грессету»)
Как месяц в тишине великолепно шел,
Лучом серебряным долины освещая…
(«Пастух и соловей. Басня»)
Где месяц осребрил угрюмые твердыни
Над спящею водой.
(«На развалинах замка в Швеции»)43
Обращаясь к Венере, загримированной под луну, Пушкин скрещивает несколько традиций и их семантических полей. Во-первых, это весьма важные для предромантической поэзии и прозы традиции эротизированных описаний лунной ночи, вызывающей любовное томление и меланхолию. Во-вторых, традиция поэтических обращений влюбленного мужчины к «золотому» Весперу/Гесперу с просьбой осветить ему путь на свидание. Она восходит к 16‐й идиллии Биона, которую до конца XIX века часто приписывали Мосху. Приведем ее основной вариант в более или менее точном современном переводе:
Геспер, ты светоч златой Афродиты, любезной для сердца!
Геспер, святой и любимый, лазурных ночей украшенье!
Меньше настолько луны ты, насколько всех звезд ты светлее.
Друг мой, привет! И когда к пастуху погоню мое стадо,
