Должно быть, это и было первое запомнившееся событие на моём жизненном пути. Мне, наверное, было года три-четыре. Сижу в горнице, на боковом окошке, и стругаю ножом щепку, пытаясь что-то смастерить из неё. Из боковушки донёсся голос мамы: «Дай сюда нож!» Я вскочил. Сначала добежал по саке до перегородки. Затем перепрыгнул на поставленный вплотную к саке боком к печке сундук, спрыгивая с сундука, оступился и упал лицом вниз. Нож, зажатый в моей руке, оказался спинкой к полу, а лезвием как раз у моего носа. Не помню, сколько крови вытекло, как долго я поправлялся. Но длинный, косой шрам на переносице и сейчас ещё есть. Когда похудею, он особенно заметен. Как можно забыть такой памятный нож!
А наша жилая комната, горница – так называемая «тюр як»?
Мы и её называем не полностью – «тюр як», а коротко – «тюр». Переднюю, почётную часть горницы, лучшую её часть, занимает саке (нары) шириной в рост человека. Саке покрыто тряпичным паласом, сотканным собственноручно мамой. На паласе, в изголовье, постелено узкое стёганое лоскутное одеяло (юрган). Мы его называем «тюр-юрган». В правом углу – перина и разной величины разноцветные подушки. Они тщательно взбиты и аккуратно сложены пирамидкой одна на другую. Если дети, заигравшись, нечаянно свалят эту башню, значит, к гостям. Поэтому её быстро, старательно восстанавливают. Однако потому ли, что ожидаемые гости остаются в неведении, они не приходят всякий раз, как свалятся подушки.
Остальная часть комнаты, не занятая саке, выглядит тоже вполне сносно. У левой стены, упираясь одним концом в саке, стоит небольшой стол. На столе – поднос. На подносе – медный самовар и непохожие друг на друга три-четыре пары чашек с блюдцами. Помню ту пору моей жизни, когда я залезал под стол и расхаживал под ним, даже не наклоняя головы. Может быть, и не помнил бы, но однажды начал ударяться головой о край стола. Прежде не ударялся. Стал заходить под стол, наклоняясь. А зачем захожу? В поисках серы. У нас была привычка жевать серу. Каждый, когда нажуётся, вынимает изо рта свою серу, скомкает и приклеит снизу к доске стола. Взрослые делают это, только рукой потянувшись. А мне приходится залезать. Наверно, только я один видел, что нижняя сторона досок стола вся испещрена чёрными пятнами от серы.
Жевание серы я и сейчас не стал бы рассматривать как признак бедности или как дурную привычку. Думаю, что и современным людям не повредило бы после еды в необходимой мере пожевать серу. Ведь это так приятно! Поднимает настроение. И вкусно. В особенности чёрная сера, сваренная из берёзовой смолы. Среди девушек или молодых женщин некоторые особенно ловко, с прищёлкиванием жуют, так что слюнки текут, на них глядя. В такое время другой человек, у которого во рту пусто, не в силах удержаться, просит: «О, какая, видать, вкусная у тебя сера, оторви-ка мне немножко». И просить серу, и отрывать, вынув изо рта, не считалось предосудительным.
Серу жевать не только вкусно и приятно, но, думаю, и полезно. Укрепляет зубы, челюстные мускулы. Если использовать в меру и соблюдая гигиенические условия (то есть если не хранить приклеенной к пыльной доске стола или стене, не брать изо рта у кого попало), то сера помогает и пищеварению. В нашем доме, например, лучшим средством от изжоги считалось жевание серы. По-моему, народ не напрасно придумывает такие невинные привычки. Думаю, что и привычка американцев употреблять жевательную резинку идёт не совсем от невежественности или невоспитанности…
