О вчерашнем – сегодня - страница 30

– Ты, муэдзин, иди-ка лучше поскорее домой и заставь свою остабике (жену) спрыгнуть с хлева.

Может быть, так оно и было, наш приход составляли, главным образом, живущие заботами бренного мира простые люди, реально смотрящие на жизнь, относящиеся к духовенству без особого почтения.

Через село Зирган, рассекая его на две части, проходил овраг. Весной он превращался в буйную реку. Она бурно текла, выходя из берегов, разливаясь по улицам. В прежнее время северный конец нашей деревни ограничивался этим оврагом. То, что это было именно так, показывает кладбище. Постепенно, с увеличением населения, стали селиться на той стороне оврага. Со временем образовались две довольно длинные улицы. Та сторона, хотя в годы моего детства очень многие дома уже были обветшалыми, называлась Янгаул, т. е. Новая деревня.

Наша изба входит в старую деревню. Напротив нас – кузница. На холме, за кузницей – кладбище. Если о ком-нибудь говорят, что он ушёл за кузницу, это значит, что человек умер.

Повыше кладбища – русская улица. Мы её ещё называем большой улицей. Потому что она протянулась вдоль большой дороги. Дальше большой улицы – задние улицы. Там, в основном, жили мокши.

Наши соседи с левой стороны – семья кузнеца Ахмади. Но каменная кузница напротив – не его кузница. Его кузница – в стороне от деревни – на берегу Биргидели, деревянная лачуга. Семья у него большая. С его сыном Габдрахманом мы вместе играли (тот самый мальчик, с которым мы ходили на охоту за зайцем). Когда, бывало, поссоримся, я дразнил его частушками, называя кличкой его отца:

Хотя они и не сеяли ржи, я лично не считал их бедняками, кузница их казалась мне огромным богатством.

Вместе с Габдрахманом я частенько ходил к ним в кузницу. С завистью смотрел я, как мастера, брызжа искрами от раскалённого железа, выковывали различные орудия. Если иногда мне поручали покачать мехом воздух в горн, я считал это для себя большим удовольствием и счастьем. А Габдрахману это счастье достаётся каждый день, но он, казалось, и не ценил этого. А так он был очень шустрый, сообразительный мальчик. Когда ему доводилось оставаться в кузнице одному, он мастерил из старых поломанных кос такие вещи, как кресала, ножи, даже складные ножички делал. Вдобавок он, хотя и был моим ровесником, хорошо знал по-русски, и свободно говорил на языке мокши. Впрочем, на его месте, может быть, я тоже знал бы. Ведь он, поскольку проводит в этой кузнице, можно сказать, круглый год (и зиму, и лето), встречается там с пришедшими вместе с отцами разными мальчишками – русскими, мокшей, чувашами, почти каждый день играет с ними, разговаривает. А наши встречи с русскими ребятами только из того и состоят, чтобы издали бросать друг в друга камнями.

О моём друге детства Габдрахмане придётся ещё вспомнить в дальнейшем. Думаю, что я не смогу не написать о трагедии этого краснощёкого, быстрого, проворного мальчишки – трагедии, оставившей в моём сердце вовеки незабываемую рану. А пока мне хочется вспомнить только одну нашу совместную шалость.

Мы залезли в огород. И в чей огород? Муэдзина! Дом муэдзина напротив самой мечети, на противоположной нам стороне улицы. Их огороды выходят в переулок, где кладбище. Спустились мы по этому переулку и тихонько подошли к огороду. Вечерело. Вокруг – глубокая тишина. Из-за домов, огородов доносится звук азана к предвечернему намазу. Для нас это – не азан, а сигнал, признак того, что муэдзина нет дома… Габдрахман пробрался через плетень в огород. Я, оберегая это наше опасное дело от недобрых глаз, остался с наружной стороны. Откуда-то появилась девочка. Красивенькая, умненькая, по имени Карима. Идёт, погоняя телёнка. Прошла мимо, потупив глаза. Как будто даже и не заметила меня. Я подумал, что она не опасный человек. Оказывается, увидела. И когда только успела наябедничать! Наверное, минуты не прошло, не успел Габдрахман с вырванными вместе с ботвой пятью-шестью морковками перелезть через плетень, как из-за угла выскочил Шамсетдин – сосед муэдзина. Его звали «Чёрным бараном». Повернули мы назад… навстречу длинные рыжие усы – Габдельгани-абзы! Видя, что путь закрыт и справа и слева, мы, перескочив через ограду, побежали на кладбище. В другое время, мы, наверно, побоялись бы в вечерние сумерки идти между могилами. А на этот раз! Ничего перед собой не видим. Бежим куда-то, продираясь сквозь густую высокую траву, разводя руками чертополох, спотыкаясь о могильные холмы. Чёрный баран с Усачом – за нами… Поймали. Не ругали, не били, а привели во двор муэдзина. Поставили нас рядом. Около нас собрались женщины, дети. Как будто медведя увидели! Все удивлённо рассматривают нас.