Скинула шубку, чтобы не замарать, повесила ее на подходящий сучок на входе, ошпарила и отскоблила кирку до чистого дерева. Кипяток мне принес Ерофей из прачечной. Как и старый, тупой нож, и кусок мягкого, вонючего, хозяйственного мыла, которое здесь использовали для стирки и уборки.
Пока чистая, почти, как новая, кирка проветривалась во дворе, окончательно избавляясь от вони, вымела грязную солому из своего угла. Я выбрала себе место у той стены, что примыкала к печи. И теплее, и безопаснее. И рядом с бабкой Пашей.
Пол в работном доме оказался самый простой — из утоптанной сотнями ног земли.
Отскоблила посуху, снимая стружку, деревянную приступочку, на которой стояла кирка. Она, к счастью, была не такая грязная, ведь кирку с нее не поднимали еще с того времени, как в первый раз поставили.
Мы, с моими добровольно-принудительными помощниками, заволокли чистую кирку обратно и набили ее свежей соломой, которая нашлась на конюшне, тут же, на заднем дворе храма. И посыпали ей же полы вокруг моего спального места.
Когда я закончила, в животе забурчало. Время обеда. Пора наведаться на кухню.
– Баб Паш, – улыбнулась я старухе, – ты пригляди за моей киркой. Если хоть кто-то до нее дотронется, я с тебя спрошу.
Бабка от возмущения чуть не подавилась:
– Да чегой-то с меня?! Кто тронет, с того и спрашивай!
Ага, как же. Стану я со всей ночлежкой воевать.
– Так ты же у нас здесь старшая, – я сияла, как солнце на майские праздники, – или нет?
– Ну, я, – буркнула бабка. Она чувствовала, что я где-то ее надула, но не понимала где, – лады, присмотрю... а ты кудай-то?
– На кухню. Святоша меня кухарке в помощь определил.
Теперь, глядя, как в глазах бабки засиял огонек торжества, я почувствовала, что мы поменялись. Меня точно где-то надули, но вот где?
Храмовая кухня, которая кормила не только святош и послушников, но и нас тоже, располагалась тут же, во дворе. Пока драили кирку, Ерофей бегал туда раз десять, не меньше, то воды относил, то дрова. Так что провожатые мне были не нужны. Я заперла шубку в кладовку, вряд ли она мне сейчас пригодиться, на кухне должно быть жарко. Сунула ключ в голенище сапога и отправилась знакомиться с моим первым в этом мире рабочим местом.
Там меня встретили грохот, клубы пара и истеричные вопли:
– Дура косорукая! Куда смотрела, дрянь! – Звонкий шлепок кожи об кожу и чей-то тихий писк... Черт возьми, мне уже здесь не нравится.
Тем более, я поморщилась, грязь кругом была точно такая же, как в спальнях. А то и хуже. И отвратительно воняло чем-то тухлым. Меня затошнило, здесь я точно больше есть не буду. Здоровье дороже.
– Ты кто такая?! – прервал мои размышления все тот же истеричный вопль. – Чего приперлась?! Выметайся, до вечера не подаем!
Передо мной, уперев руки в бока, стояла бабища раза в три меня толще и визгливо верещала о том, что ходят тут всякие, попрошайничают. Обойти эту тушу ни с какой стороны было просто невозможно.
Я даже рассмеялась. То-то бабка Паша радовалась. Эту бабищу я при всем желании не подниму и не встряхну, чтобы на место поставить. Но кто сказал, что это единственный способ?
– Заткнись! Марш на кухню! – гаркнула я во все горло и вытолкала ошеломленно застывшую женщину из узкого коридора, – меня зовут Василиса, и святоша отправил меня на кухню навести порядок. – Главное – не врать. Она совершенно точно либо сама сбегает, либо отправит кого, уточнить, правду я говорю, или нет. – И что я вижу?! Грязь! Копоть! Смрад! Черви! Тараканы! – Обличающе выговаривала я громко и уверенно, как будто бы имела на это право. – Посмотри на себя, – ткнула в кухарку пальцем, – ты святоше еду готовишь или за свиньями хлев чистишь?!
