Обломки эроса - страница 5

– Подвезёшь до ближайшего города?

– Залезай.

– Благодарю сердечно.

Старик забрался в салон, а пахнущий землёй и дымом рюкзак поставил себе на колени.

– Кинь свои пожитки на заднее сиденье, – обратился Сатир к тяжело дышащему старику.

– Пусть тут будут … Они мне не мешают.

– Ты что, бездомный?

– Теперь уже бездомный. Сынок из квартиры выселил, девку какую-то привёл… – Судился с ним?

– Да какое… Средств у меня таких нет. Плюнул на них да ушёл. Пусть себе…

– И давно ты скитаешься?

– Два года уже. Привыклось.

– Может, есть хочешь?

– Нет, спасибо, с харчами проблем нет, пенсию же получаю на карточку. Коммуналку не плачу, больницы не посещаю, на женщин не трачусь…

– Да ты мудрец.

– Ага… Беглец я.

– От кого бежишь?

– Да от всех понемногу. Больше трёх месяцев в одном городе не живу. Если подольше задерживаюсь, так аж чесаться начинаю.

– Ты смотри… Так тебе и дом не нужен!

– Получается, что не нужен. Разве что ноги ослабнут, тогда надо будет где-нибудь приткнуться.

– А телефон мобильный у тебя есть?

– Есть, конечно. Я же не совсем дикарь.

– Да ты будешь поцивилизованнее многих…

– Ладно тебе… Просто я уже давно всех простил и ничего ни от кого не жду.

– Мудрец, говорю же…

– Ну, пусть по-твоему будет.

Потом старик рассказал Сатиру о том, как нарвался на группу лютых подростков-сатанистов, которые хотели принести его в жертву демонам леса.

– В палатку я свою возвращался… А там парк был заброшенный, больше на лес похожий. Они, видимо, в этом парке и шастали. Парни, девчонки… Человек семь-восемь я в сумерках насчитал. Они даже не стали притворяться. Иди, говорят, старик сюда, нашим демонам лесным жертва нужна… А я им даже не ответил толком. Сразу побежал. Спасло то, что они опомнились не быстро… Раздумывали несколько секунд. Вот я и успел за деревьями скрыться, повернуть резко в сторону и в овражек упасть удачно. Одним словом, мимо они пронеслись, как стадо оленей, а я по овражку, по овражку и в поле вышел… Там и залёг до утра. В конце августа ночи уже холодные… Думал, что простужусь, но как-то обошлось. Палатку мою они, кстати, нашли и на лоскутья порезали, уродцы. Да хоть сам жив остался…Даже в церковь после этого случая зашёл и свечку Николаю Угоднику поставил.

– Да, повезло.

– Не то слово… Больше я в пригороде не ночую. На вокзал иду или в приют для бездомных, если есть.

– Невесело, наверное, в этих приютах…

– Как сказать… Если на душе не весело, то нигде не весело.

– Зимой, наверное, сложно, да?

– Есть такое. Алкоголь в этом случае хорошо помогает…Уж если не согреешься, то хоть забудешься на время. Вот здесь меня и высади, дружок.

– Слушай, а как тебя звать?

– Павел меня звать. Бывай. Спасибо.

– И ты будь здоров.

В иные ночи Сатиру удавалось побывать сразу в нескольких городах. При въезде в них стояли небольшие магазинчики с самыми необходимыми товарами, кафе с причудливыми названиями и мини-отели на два этажа. На гравийные обочины трасс, прогретые за день солнцем, иногда выходили проститутки из окрестных сёл. У большинства из них, как правило, были семьи, неработающие мужья или больные родственники. Эти женщины вели себя довольно скромно и не просили за свой труд больших денег. Многих из них Каровский знал поимённо. Особенно тесная связь возникла у него с Мартой – матерью троих детей, которая в дневное время работала обычным парикмахером.

Марта была крупной и весёлой женщиной, а секс воспринимала как естественную часть общения с мужчинами. Сатира очень возбуждало то, что она первой начинала любовную игру. Как бы между делом, продолжая разговаривать, Марта начинала гладить его упрятанные в джинсы ноги, упиралась большим пальцем в прилипший к яичкам член и массировала его приятными круговыми движениями. Затем, также между делом, она обнажала перед Сатиром груди, похожие на тяжёлые грозди винограда, щедро обласканные солнцем и готовые стать вином. Марта как бы дразнила Казимира своими слегка отвислыми грудями, легко выкормившими троих мальчиков, и улыбалась, довольная тем, что в его глазах плясали огоньки желания. Для неё он тоже был мальчиком, которого слишком рано оторвали от материнской груди…