В съежившемся отверстии, сквозь которое проглядывала реальность, маячило обычное, нормальное лицо солдата ТХЛ – лицо без всякой печати ада. Все будет в порядке, пока он, Рахмаэль, удерживает это лицо перед собой. И пока говорит. Это поможет ему пройти испытания.
«Но солдат не ответит, – подумал Рахмаэль. – Ведь он пытался убить меня, хотел, чтобы я умер. Он действительно убил меня. Этот парень – единственная связь с внешним миром – не кто иной, как мой убийца». Он вгляделся в лицо солдата и натолкнулся на ответный взор немигающих совиных глаз, в них читались жестокость и отвращение, желание убить его, причинить страдания. Солдат ТХЛ молчал, Рахмаэль ждал долгие десятилетия, но так и не услышал ни единого слова. Или не смог расслышать?
– Черт тебя побери, – не выдержал Рахмаэль. Собственный голос не дошел до него, он ощущал в гортани дрожь звука, но его слух не воспринимал внешних изменений – ничего. – Сделай хоть что-нибудь, – сказал Рахмаэль. – Пожалуйста.
Солдат улыбнулся.
– Значит, ты меня слышишь, – закончил Рахмаэль. Его удивило, что этот парень все еще живет по прошествии стольких столетий. Но он не собирался сосредоточиваться на этом, для него имела значение лишь реальность маячившего перед ним лица. – Скажи что-нибудь, или я тебя пришибу, – произнес Рахмаэль, сознавая ущербность своих слов. Они несли в себе смысл, но почему-то звучали неуместно, и это поразило его. – Как железный брусок, – добавил он. – Разнесу на куски, как сосуд горшечника. Ибо аз есмь огнь очищающий. – Он в ужасе пытался постичь смысл собственной искаженной речи, гадая, куда делся привычный повседневный…
Внутри его исчезли все слова, составляющие речь. Анализирующий участок мозга, некое органическое поисковое устройство просмотрело многие мили пустоты, не находя в кладовых ни единого слова; он чувствовал, как оно расширяет зону поиска до каждого темного уголка, не пропуская ничего, – в отчаянии оно готово было принять сейчас что угодно. Но год за годом поиски обнаруживали лишь пустые ячейки, где были когда-то залежи слов, но теперь исчезнувшие.
– Tremens factus sum ego et timeo[9], – произнес он тогда и увидел краем глаза, как перед ним беззвучно развертывается сверкающее драматическое зрелище на основе света. – Libere me[10], – сказал он и принялся повторять эту фразу раз за разом. – Libere me Domini[11]. – Он смолк и целое столетие прислушивался, наблюдая за беззвучно проецируемой перед ним чередой событий.
– Отпусти меня, гад, – произнес солдат ТХЛ. Он схватил Рахмаэля за шею, причиняя невыносимую боль. Рахмаэль отпустил его – и физиономию солдата исказила злобная ухмылка. – И наслаждайся расширением сознания, – добавил солдат с такой всепоглощающей ненавистью, что Рахмаэль испытал приступ физической боли, поселившейся в нем надолго.
– Mors scribitum[12], – воззвал Рахмаэль к солдату ТХЛ. Он повторил фразу, но ответа не было. – Misere me[13], – сказал он, не находя в своем запасе других слов. – Dies Irae[14], – он пытался объяснить происходящее внутри него. – Dies Illa[15]. – Он с надеждой прождал ответа годы, но не дождался. И понял, что не дождется. Время остановилось. Ответа нет.
– Ну и повезло, – сказало вдруг лицо. И начало отступать, уходить в сторону. Солдат покидал его.
Рахмаэль ударил его. Разбил ему рот, и оттуда вылетели и исчезли белые осколки зубов, а кровь пролилась ослепительным огненным потоком, заполняя новым чистым пламенем поле зрения. Исходящий от крови свет заполнил собой все, Рахмаэль видел только его сияние и (впервые с тех пор, как в него полетел дротик) почувствовал изумление, а не страх и обрадовался. Новое зрелище пленило его, нравилось, и он созерцал с радостью.
