Я – Марик Червинский, мне тридцать четыре года, и минуту назад невзрачная Серая моль нанесла непоправимый моральный ущерб моим яйцам.
Нам открывает женщина в красивом голубом платье: видно, что она уже немолода, но при этом и прическа, и макияж, и сам наряд соответствуют всем модным веяниям. Я бы сказал, что передо мной классическая молодящаяся дама «немножко за пятьдесят».
— Прости, что опоздала, мам, - трещоткой говорит Моль и быстро подтаскивает меня к себе, хоть я вроде и не собирался сбегать. – У Марика в последний момент оказалась срочная работа - и нам пришлось заезжать подписывать очень важные документы.
— Верочка… - Челюсть матери «моей девушки» падает на пол.
«Верочка» бойко втаскивает меня через порог, где меня мгновенно берут в осаду не меньше десятка женщин: молодых и не очень, и даже пара сморщенных, как курага, бабулек. И все просто смотрят и молчат, молчат и смотрят, пока «Верочка» позирует со мной, сияя от счастья, словно я – трофей Самой Главной Умнице. Честно, у меня даже нет желания открывать рот и здороваться, но видимо придется, потому что одна из бабулек распихивает толпу руками, прорывается вперед и с прищуром спрашивает:
— Он чё – немой?
Дружный женский хохот додавливает то немногое, что осталось от моих «бубенчиков».
— Нет, Наташа, он просто уставший, - за меня отвечает Моль и вдруг начинает тереться щекой о мое плечо, словно кошка, которую подманили валерьянкой. – Знакомьтесь, это мой Марик. Правда, классный?
Со стороны может показаться, что ничего крамольного «Верочка» не сказала, но дьявол в мелочах, потому что все самое важное скрыто именно в интонации. С таким же успехом она могла бы притащить домой трухлявый пень и восторгаться его прекрасной текстурой. Но и это не самое фиговое. Такое чувство, что в этих словах заключена какая-то магическая сила или, скорее, тайное послание, потому что после них «сороки» накидываются на меня, словно на булку: начинают трогать, щупать, морщить нос от грязи на манжете рубашки. Кто-то «на галерке» громко обсуждает пятна на моей обуви и вспоминает героя какого-то фильма. А «Верочка» продолжает тереться об меня и позировать с голливудской улыбкой.
— А вы приехали на той большой черной машине? – слышу пронзительный детский голос, и рядом с бабулей появляется девчонка лет шести, вся какая-то веснушчатая и с феерической прической из пары десятков косичек. – Я видела в окно.
— Снова забиралась на подоконник? – Женская рука с крова-красным маникюром а-ля коршун сцапывает девочку за плечо - и напоследок мы обмениваемся понимающими взглядами жертв, бессильных против своей участи.
Блин, как меня так угораздило?! Где была моя голова, когда предлагал помощь?
Ответ слишком очевиден, и он меня расстраивает, потому что крайне неприятно осознавать, что судьбоносное решение если не всей жизни, то, по крайней мере, сегодняшнего дня, я принял, находятся в состоянии аффекта. То бишь, думая о ногастой газели.
— Черная машина – это так банально, - говорит какая-то прокисшая девица примерно возраста Моли.
— Это «Порше», - все-таки огрызаюсь я.
— Гляди-ка, не немой, - продолжает отжигать бабуля. А потом с энтузиазмом начинает тыкать пальцем мне в живот, словно повар, пробующий мясо шипом термометра. – Какой-то он немощный, худой совсем.
— Когда поженимся, обязательно его откормлю. – «Верочка» с восторгом озвучивает планы на будущее, и я живописно представляю свой с таким трудом вылепленный, почти скульптурный пресс, заплывающий толстым слоем жира от домашних борщей, картошки и булок.
