«Так тебе и надо, зараза», – подумала я.
Осмотрела всё вокруг, нет ли чего, чтобы меня выдало. Шарф! На нём могут быть мои отпечатки. Я осторожно, словно боясь её разбудить, стянула его с её шеи. Подобрала клочки фотографий. На другой день я съездила в город и, озираясь вокруг, прикрываясь летним зонтиком, чтобы никто не заметил, достала из мусорного ведра на вокзале первый попавшийся использованный билет. Мне повезло. Это был утренний билет того дня, когда я свела счёты с Галиной. Я была в лёгких летних перчатках, следы на нём остаться не должны были.
«Всё хорошо, – трясясь, успокаивала я себя, – всё хорошо. Отнесу его и брошу рядом с Галей. Пусть подумают, что кто-то приезжий это сделал. Только бы её не обнаружили раньше. Только бы её не обнаружили раньше…».
Воспоминания прервала сильная головная боль. Я тихонечко застонала. Вытащила из сумочки цитрамон и приняла две таблетки.
«Ничего, сейчас пройдёт, это просто стресс».
Поезд мчал меня к Андрею.
«Зато мы вместе. Мы всегда будем вместе, и ни одна сволочь не отнимет у меня моего Андрея!» – думала я.
Поезд медленно подходил к Москве. Андрея я увидела сразу. Он стоял на перроне почти у самого вагона, держа в руках мои любимые цветы – астры, и улыбался.
– Здравствуй, родная, – сказал он, целуя меня. – Я соскучился.
– Здравствуй, – ответила я.
Я посмотрела на Андрея. Всё то же лицо, улыбка, но я ничего не почувствовала. Он был рядом, только руку протяни, а мне почему-то казалось, что он очень далеко, как будто я смотрю на него в перевёрнутый бинокль. В груди заныла пустота.
– Что-то случилось? – забеспокоился Андрей. – Ты как-то странно смотришь. Ты не заболела?
– Да нет, всё в порядке. Просто устала. Поехали домой.
– Ириш, ты езжай, а мне на работу надо. Прости, срочная работа. Я там приготовил, поешь и отдыхай с дороги. Я к шести буду.
– Ничего. Давай. До вечера, – ответила я.
Он поцеловал меня в щёку, он ушёл.
Домой идти не хотелось.
«Ну, не слоняться же по улицам с чемоданом и астрами», – подумала я и пошла к метро.
Дома всё было так же. Только тоска, казалось, выглядывала из всех углов.
Через два месяца мы развелись, и я погрузилась в пустоту. Мне не хотелось ничего. Я плохо различала, какое было время года, утро было или вечер. Впрочем, мне это было совсем неинтересно. Осталась только всепоглощающая пустота и одиночество. И мне было хорошо в нём. Когда я немного приходила в себя, я, пытаясь её заполнить, рисовала.
Должно быть, у меня получались странные картины. Наверное, от них веяло тоской и одиночеством, потому что люди шарахались, когда я их продавала на Арбате. Правда, изредка кто-то покупал у меня одну, другую картину, и даже за очень неплохие деньги. Но это такая ерунда. Главное, что мне не надо было искать себе работу, и я могла полностью отдаться моей пустоте.
***
Прошёл год. Я шла по берегу моря. Песок и мелкие камешки попадали в туфли, и идти было неудобно. Я сняла их и пошла босиком. Море сегодня волновалось. Его волны не тёрлись о ноги ласковой кошкой, а отталкивали, как будто прогоняли. Дойдя до той бухточки, я осмотрелась. Тихо. Заброшено. Тоскливо. Одиночество сдавило виски и тупой болью отозвалось в голове. Я села у самой воды, обхватив колени руками, и посмотрела вдаль. Сизое море переходило в серое небо, мгла окутала меня, и я тонула в ней задыхаясь.
Она подошла неслышно. Села рядом, тоже обхватив руками колени. Я знала, что это она, даже не взглянув.
