– Поезжайте, с Богом!
– Анна, – тревожным голосом откликнулся Juri, берегите себя. ОНИ что-то ищут. Я даже догадываюсь. Но я могу не всё знать. Маша что-то невнятное говорила о какой-то ценной картине.
– Послушайте, скорее всего, эти «ОНИ» ищут дневник вашей мамы. Не допускаете такого?
– Не знаю. Кому и зачем, кроме нас он нужен.
– Ладно, не будем гадать, но я постараюсь дневник прятать, – я тоже взбудоражилась и занервничала. – Попрощавшись с заморским другом, я нашла дневник Энни.
* * *
Вчера ходила в одно очень милое кафе и вспомнила, как ты водил меня в начале 41-го года в гостиницу «Националь» в кафе. Я как увидела всю эту шикарность, так впала в ступор. Я упиралась, как могла. Там сидела такая роскошная публика. Какие-то известные артисты, писатели. Они были одеты так изыскано, что я в своем сером сарафанчике, выглядела нищенкой. Я помню, как вся сжалась. Мне казалось, что я была голой, а они все знали, что мне здесь не место…
* * *
Юрий 1941 год
– Ты заслужила сегодня вознаграждение за попытку нарисовать тело натурщика. Тело, правда, так себе. Немного синюшное и тощее, но ничего. Молодой человек у тебя получился несколько скрюченный, словно у него одна нога короче другой. Ты пропорций не соблюдаешь.
– Хватит меня учить. К третьему курсу я тоже научусь писать тела. А, вообще, я люблю рисовать лица. У каждого своя мимика, значит свой характер.
– Ты же рисуешь одних херувимчиков. Всё пошли. Сейчас увидишь настоящую московскую элиту.
Боже, какая ты была смешная. Тебе казалось, что все смотрят на твой небогатый наряд. Как ты обиделась, когда я «обнадежил», что на тебя никто не смотрит. Ты ещё боялась, что нам не хватит денег, чтобы в «Национале» поесть. Я же тебе не сказал, что получил первый гонорар. Отец пристроил меня в журнал, и я рисовал шаржи на всяких проходимцев – пьяниц, тунеядцев и тому подобное. Меня распирало тебе поведать об этом, но, в то же время, было очень смешно наблюдать, как ты рассматриваешь меню, как ползут твои изящные брови вверх, при чтение цен на блюда. Я прошу, прости меня, теперь. Я был молодой и очень амбициозный. Ты с трудом проглатывала маленькие кусочки десерта, словно ела денежные купюры, и они встают у тебя комом в горле. Жаль, что тот единственный «богатый» поход в московский ресторан, о котором ты мечтала, не стал для тебя приятным.
* * *
Я тебя не нашла. Юра, они летали так низко, что я видела лица немецких летчиков. Ноги все в крови. Мы роем окопы. То ли дождь, то ли слезы льются, то ли пот застилает глаза. Сколько мы будем здесь, я не знаю. Как дать тебе знать. На всякий случай, в общежитии лежит записка для тебя.
* * *
Мы едем на паровозе, в теплушке. У мамы поднялась температура. Ночью, кто-то стащил валенки. Как согреть мамины ноги. Остановка. Нужно бежать за кипятком. Слава Богу, чайник, который с остатками чуть тёплой воды мы с Натой, подкладывали маме, цел.
Где мы? Вроде едем на юг, а пока всё холоднее. Я вышла из состава. Куда бежать за кипятком?
– Почему вы плачете? – на меня смотрел улыбчивый молоденький солдат.
– Не знаю, где взять кипяток. У меня мама очень больна. У нас украли валенки, – я заревела ещё громче.
Солдатик взял меня за руку и повел за водой, утешая смешными словами, будто сказку рассказывал.
Потом мы бежали к моему составу, который уже шипел, предупреждая об отправлении.
