А у меня в душе закипает ярость. Вот почему так? Или он ко всем добренький? Как Эрик?
«Прекрати!» – останавливаю бессильную злость. Сейчас не время для эмоций. Надо поговорить с Зориным как с профессионалом. Что он посоветует? Может, мне действительно надо квартиру сменить? А на что? Куда я перееду?
Тут от работы недалеко и Степкина школа рядом. А где-нибудь на Братиславской и дети в классе из неблагополучных семей, и до работы два часа добираться. А это по-любому минус от времени, уделенного сыну.
Остаться здесь. Но, может, камеры на площадке повесить? Или тревожную кнопку приобрести? Точно, тревожную кнопку! Нажал и вызвал полицию.
Варю сыну кашу и сама выглядываю вниз. Зорин все еще любезничает с фифой. А потом, счастливо улыбаясь, идет к подъехавшей машине. По-хозяйски достает ребенка с заднего сиденья крутейшей тачки. Что-то оторопело спрашивает у хозяйки авто. А та, припарковав машину около клумбы, что-то выговаривает ему по дороге к дому.
Прикусив губу, отхожу от окна. Не иначе как к нашему майору жена с ребенком приехала. Или любовница.
«Что же вы, Борис Николаевич!» – тщательно размешиваю мелкие комочки манки. – У вас есть женщина и ребенок, а вы к соседкам в декольте заглядываете. А еще офицер! Недалеко ушли от Эрика Ларсанова», – вытираю навернувшиеся слезы и, посмотрев на часы, зову сына.
– Степа! Давай быстрее! У тебя через полчаса английский по зуму. Светлана Павловна не любит, когда мы опаздываем!
– Я уже готов, – прибегает из спальни сын. В руках, как всегда, игрушки, глаза заспанные, а зубы нечищенные.
«Ребенок неумытый, а мать о соседе думает», – пеняю самой себе и, бросив «Ладно, потом!», накладываю Степке кашу, а себе делаю бутерброд.
И пока сын изучает, чем отличается определенный артикль от неопределенного, собираюсь на работу.
А потом всю дорогу до Степкиной школы иду оглядываясь. Чувство, когда за тобой следят, и преследователь смотрит в спину, ни с каким другим не спутаешь. И у меня в душе поднимается волна страха. Меня ведут. И все знают о моих перемещениях. Никуда не скроешься. И никто мне не поможет.
А Зорин… Такой же обычный кобель, каких миллионы. Привыкший врать и манипулировать, как Эрик.
– Веди себя хорошо, – присев на корточки, целую самого важного человека в своей жизни. Тонкие ручки-веточки обвивают мою шею.
– Мамочка, я тебя люблю, – шепчет мой сын, целуя меня в щеку.
– Ты это и вчера говорил, Степа, – по привычке выговариваю я. – И ушел домой один. Пожалуйста, дождись меня. Сам из школы ни ногой, – предупреждаю и чувствую, как поджилки трясутся от страха.
– А если за Сеней придет бабушка? – хлопает глазами Степан. – Мы с ним на площадке поиграем.
– Ни с кем, Степа, – поясняю строго. – Дождись меня, пожалуйста.
– А ты не задержишься?
– Обещаю! – целую сына и разворачиваю к школьным воротам. – Давай, четыре часа пройдут быстро.
Смотрю вслед маленькому человечку. Замечаю, как при виде стайки мальчишек у него опускаются плечи.
«Надо что-то предпринять», – прикусываю губу. И дождавшись, когда ребенок поднимается по ступенькам и войдет в школу, несусь дикой чайкой к метро.
Бегу вниз по эскалатору, влетаю в закрывающиеся двери вагона. И когда состав трогается, напряженно вглядываюсь в лица выходящих на платформу людей. Кто из них? Господи, кто? Качок в дутой куртке? Или ботан в очках? Или девушка-неформалка с пирсингом и в шляпе? Но никто не бежит вслед, не всплескивает руками, не встречается со мной взглядом. Люди идут по своим делам, мало обращая внимания на других.
