– Марта! Открывай, я знаю, что ты там!
Дверь скрипнула, приоткрывшись на пару сантиметров. В щели показался глаз Марты, острый и настороженный.
– Чего тебе, Эрик? Ночь на дворе, – проворчала она.
– Уже не ночь, – сказал он, толкая дверь. Она не сопротивлялась, отступила вглубь дома. – Мне нужно поговорить.
Внутри пахло яблоками, сыростью и чем-то кислым, как старое вино. Марта стояла у стола, сгорбленная, в своем пальто, будто не снимала его даже дома. На столе лежала корзинка, из-под тряпки торчали зеленые яблоки, маленькие и сморщенные.
– Ты что-то знаешь, – сказал Эрик, не садясь, хотя она указала на стул. – Про того, в пальто. Про Анну. Говори.
Марта посмотрела на него, потом отвернулась, шаркая к плите. Она включила чайник, не торопясь, будто тянула время.
– Я тебе уже сказала. Кто-то был у магазина. Ночью. Я видела тень, длинную, как от фонаря. Больше ничего.
– А это? – Эрик вытащил ленту, бросил ее на стол. – Это Анны. Откуда оно у тебя?
Марта замерла, глядя на ленту. Ее руки дрогнули, но голос остался ровным.
– Не у меня. Я такого не видела. Может, ты сам принес.
– Не ври! – Эрик хлопнул по столу, яблоки подпрыгнули. – Кто-то оставляет мне вещи. Книги, записки, эту ленту. Ты знаешь, кто это?
Она медленно повернулась, посмотрела ему в глаза. В ее взгляде было что-то новое – не насмешка, не жалость, а страх.
– Я не знаю, Эрик. Клянусь. Но… – она замялась, теребя край пальто, – я видела ее. Неделю назад. У реки.
– Кого? – Эрик шагнул к ней, чувствуя, как кровь стучит в висках.
– Анну, – тихо сказала Марта. – В куртке с капюшоном. Стояла у моста, смотрела на воду. А потом ушла.
Эрик отступил, будто его ударили. Это было невозможно. Анна мертва. Он видел ее тело, видел могилу. Но Марта не шутила – ее лицо было бледным, губы дрожали.
– Ты врешь, – сказал он, но голос был слабым, неуверенным.
– Не верь, если хочешь, – ответила она. – Но я видела. И не я одна. Спроси у Йонаса. Он тоже что-то знает.
Чайник засвистел, но Марта не двинулась. Эрик смотрел на нее, пытаясь понять, блефует она или нет. Потом схватил ленту и вышел, не сказав больше ни слова. Снег бил в лицо, ветер выл, как зверь. Он пошел к Йонасу – почтальон жил в конце улицы, в доме с красной крышей. Если Марта права, Йонас должен что-то сказать.
Когда он дошел до дома, свет в окнах горел. Эрик постучал, дверь открыл Йонас – в свитере, с кружкой пива в руке. Его круглое лицо было красным, как всегда после работы.
– Эрик? Ты чего? – спросил он, отступая, чтобы впустить его.
– Марта сказала, ты что-то знаешь, – сказал Эрик, не тратя времени. – Про Анну. Про реку.
Йонас замялся, поставил кружку на стол. Его глаза забегали, как у ребенка, пойманного на вранье.
– Слушай, я не хотел тебе говорить. Думал, тебе и так тяжело, – начал он. – Но да, я видел кого-то. Неделю назад. У реки. Женщина в капюшоне. Я подумал… черт, я подумал, это она. Но это же бред, да?
Эрик молчал, чувствуя, как мир рушится под ногами. Йонас смотрел на него, ожидая ответа, но ответа не было.
Эрик стоял в тесной прихожей Йонаса, чувствуя, как тепло от печки обжигает щеки, но внутри оставался холод. Йонас смотрел на него, теребя край свитера, будто хотел что-то добавить, но не решался. На столе рядом с кружкой пива лежали ключи от грузовика, пачка писем и старый фонарик с потрескавшимся стеклом. Дом пах дровами и чем-то жирным – наверное, Йонас жарил картошку, как всегда после смены. Эрик не сел, хотя Йонас указал на стул. Он не мог сидеть. Не сейчас.
