Читать онлайн Пабло Эскуэрто - Обратное эхо

Обратное эхо

Пабло Эскуэрто

Пабло Эскуэрто

Обратное эхо

Пролог

Снег падал тихо, как шепот, укрывая городок белым одеялом, которое скрывало больше, чем показывало. У реки стоял человек – тень в длинном пальто, с руками в карманах, глядя на воду, где лед трещал под тяжестью прошлого. Ветер гнал листья, сухие и ломкие, как старые письма, что никто не прочел. Где-то вдалеке скрипнула дверь, но никто не вышел. Никто не вошел.

Он достал книгу из кармана – маленькую, потрепанную, с вырванными страницами. Пальцы, холодные и дрожащие, открыли ее наугад. Там было слово, одно-единственное, написанное неровно, будто в темноте: "Слушай." Он поднял голову, прислушался. Шаги. Тяжелые, медленные, где-то за спиной. Тук. Тук. Тук. Они приближались, но когда он обернулся, там была только пустота – снег, деревья, река. И все же шаги не стихали, как зеркальное эхо, отражаясь то в начале, то в конце.

Человек перевернул книгу в руках, провел пальцем по обложке. "Начинай откуда хочешь," – шепнул он сам себе, – "с первой страницы или с последней – тени все равно найдут тебя." Он усмехнулся, криво, болезненно, и сунул книгу обратно в карман. Взгляд упал на мост. Там, в тени перил, что-то блеснуло – маленькое, металлическое, как монета или ключ. Он не подошел. Не стал проверять. Он знал, что найдет, если захочет. И знал, что не готов. Еще нет.

Часы в городке пробили полночь, но звук пришел с опозданием, словно время здесь шло иначе – то вперед, то назад, то вовсе замирало. "Прости," – шепнул он, хотя некому было слышать. Или было? Река молчала, но подо льдом что-то шевельнулось – тень, длинная и тонкая, как рука, тянущаяся к поверхности.

Он ушел, оставив следы, которые снег засыпал за минуты. Книга осталась в кармане, шаги – в голове. А городок спал, притворяясь, что ничего не видел. Но он видел. И ждал тех, кто прочтет его тайны – с начала, с конца или вовсе по кругу.

Глава 1

Звук шагов за дверью

Шаги за дверью звучали как обратное эхо, и Эрик Лунд не знал, откуда оно идет.

Эрик Лунд стоял у могилы сестры, и ветер гнал по земле сухие листья, словно кто-то невидимый пытался замести следы. Надгробие было старым, серым, с выщербленным краем – двадцать лет дождей и морозов сделали свое дело. Анна Лунд, 1975–2005. Никаких цветов, никаких венков. Только книга. Старая, в потрепанной обложке, лежала прямо на камне, будто кто-то бросил ее в спешке. Эрик наклонился, чувствуя, как хрустят колени – он слишком долго простоял тут, глядя в пустоту. "Маленький принц" Сент-Экзюпери. Страницы пожелтели, а половина из них была вырвана, оставляя лишь обрывки фраз: "Ты в ответе за тех…" и дальше ничего.

Он не помнил, чтобы Анна любила эту книгу. Она вообще не любила читать – говорила, что буквы сбивают ее с толку, заставляют думать о вещах, которых нет. Эрик поднял книгу, ощущая холод обложки в пальцах. Кто-то оставил ее здесь. Сегодня? Вчера? Он оглянулся – кладбище было пустым, только голые ветки вязов качались на ветру, да где-то вдалеке каркала ворона. Никого. И все же он чувствовал взгляд – тот самый, что преследовал его последние недели, то ли в магазине, то ли в отражении витрины.

Эрик сунул книгу в карман пальто и пошел к выходу. Снег под ногами скрипел, как стекло, и каждый шаг отдавался в ушах. Он почти добрался до ржавых ворот, когда заметил следы. Маленькие, аккуратные, с четким рисунком подошвы – женские ботинки, судя по размеру. Они вели от могилы к дороге, а потом обрывались, будто кто-то растворился в воздухе. Эрик замер, сердце заколотилось. Он не видел этих следов, когда пришел. Или видел? Память в последнее время играла с ним в прятки, подсовывая то лица, которых не было, то звуки, которых он не слышал.

Дома было не лучше. Магазин – его букинистический уголок на краю городка – встретил его запахом пыли и старой бумаги. Эрик бросил пальто на стул и поставил чайник, пытаясь вытряхнуть из головы кладбищенский холод. Книга лежала на столе, глядя на него пустыми страницами. Он перевернул ее, и изнутри выпал листок – сложенный пополам, пожелтевший, но не от времени, а от сырости. Эрик развернул его. Одно слово, написанное неровным почерком: "Прости".

Он смотрел на записку, пока чайник не засвистел, заставив его вздрогнуть. "Прости". Анна так говорила, когда возвращалась после своих исчезновений. "Прости, Эрик, я просто гуляла". А потом она исчезла насовсем – нашли ее у реки, с синяками на шее и пустыми глазами. Убийство, сказали в полиции. Или несчастный случай. Доказательств не хватило, дело закрыли. Двадцать лет Эрик жил с этим "или", и оно пожирало его, как ржавчина – железо.

Ночью он проснулся от звука. Шаги. Тяжелые, медленные, прямо за дверью спальни. Эрик лежал, вцепившись в одеяло, и слушал. Тук. Тук. Тук. Как будто кто-то ходил по коридору, но не решался войти. Он заставил себя встать, чувствуя, как пол леденит босые ноги. Дверь была закрыта, как всегда. Он повернул ручку, скрип петель резанул по ушам. Коридор пуст. Только тень от лампы дрожала на стене, вытянутая и кривая, как будто принадлежала не ему.

Эрик вернулся в кровать, но сон больше не шел. Шаги звучали в голове, смешиваясь с ветром за окном. Может, это крысы. Или старый дом оседает. Или… Он не хотел думать об "или". Утром он проверит половицы, убедит себя, что все это ерунда. Но где-то в глубине он знал: шаги были настоящими. Как книга. Как следы. Как слово "прости".

Эрик зажег свет на кухне, хотя утро еще не наступило. Часы показывали половину четвертого, стрелки двигались с ленивым тиканьем, словно им тоже не хотелось просыпаться. Чайник остыл, и он налил воду из-под крана в старую кружку с отколотым краем – ту самую, что Анна подарила ему на какой-то забытый день рождения. На ней было написано "Лучший брат в мире", но буквы давно стерлись, оставив только призрак надписи. Он пил воду мелкими глотками, глядя в окно. Уличный фонарь мигал, бросая желтые пятна на снег. Никого. Только ветер гнал по улице клочья газеты, будто кто-то пытался избавиться от улик.

Он поставил кружку и взял книгу со стола. "Маленький принц". Эрик открыл ее снова, словно надеялся, что вырванные страницы вернутся на место. Вместо этого он нашел еще одну странность – на внутренней стороне обложки, почти незаметно, кто-то нацарапал карандашом: "10:13". Время? Код? Эрик нахмурился, провел пальцем по цифрам. Карандаш был мягким, след свежий, не старше пары дней. Он вспомнил, как Анна любила оставлять ему записки – глупые, бессмысленные, вроде "Купи хлеба" или "Не забудь зонтик". Но это было не похоже на нее. Слишком… намеренно.

Эрик отложил книгу и потер виски. Голова гудела, как будто кто-то бил молотком изнутри. Он не спал нормально уже недели три – с тех пор, как нашел в магазине ту старую открытку. Она лежала между страницами потрепанного "Гамлета", который он собирался выбросить. На открытке был рисунок реки – той самой, где нашли Анну, – и надпись от руки: "Ты был прав". Эрик тогда решил, что это чья-то шутка. Кто-то из местных, кто знал его историю, решил поиграть с его нервами. В городке любили сплетни, а смерть Анны до сих пор была любимой темой за чашкой кофе в кафе у площади. Но открытка не давала покоя. А теперь еще книга, шаги, следы. Слишком много совпадений.

Он поднялся и подошел к окну. Снег засыпал следы, если они вообще были. Эрик прищурился, пытаясь разглядеть что-то в темноте. У соседнего дома, где жила Марта, горел свет. Старуха редко спала по ночам – говорила, что темнота ей мешает думать. Эрик иногда видел, как она стоит у окна, глядя на его магазин, будто ждет, что он выйдет и помашет ей. Он не махал. Марта была странной даже по меркам городка: носила старые платья с чужого плеча, разговаривала с воронами и всегда знала больше, чем говорила. Эрик вспомнил, как она однажды спросила: "Ты ведь не думаешь, что Анна сама туда пошла, правда?" Это было лет десять назад, но ее голос до сих пор звенел в ушах.

Он отвернулся от окна и пошел проверить дверь. Замок был цел, ключ лежал на полке, где он его оставил. Эрик провел рукой по дереву, проверяя, нет ли царапин, следов взлома. Ничего. Но шаги… Он снова услышал их – или ему показалось? Тук. Тук. Тук. Теперь тише, дальше, где-то внизу, у лестницы, ведущей в подвал магазина. Эрик замер, дыхание застряло в горле. Он жил над магазином двадцать лет и знал каждый скрип, каждый звук. Это не было ветром. Не было крысами. Это было что-то живое.

Он взял фонарик с кухонного стола – старый, с тусклой лампочкой, который он держал на случай отключения света. Батарейки почти сели, луч дрожал, как его руки. Эрик спустился по узкой лестнице, чувствуя, как воздух становится холоднее, гуще. Дверь в подвал была приоткрыта. Он никогда не оставлял ее открытой – слишком боялся, что сырость доберется до книг. Он толкнул дверь, и петли заскрипели, как в дешевом фильме ужасов. Свет фонарика выхватил полки с коробками, старый стул с отломанной ножкой, паутину в углу. Ничего. Никого.

И все же он чувствовал запах. Слабый, едва уловимый – сигаретный дым. Эрик не курил. Анна курила, но только ментоловые, тонкие, с запахом мяты. Этот был другой – тяжелый, горький, как те сигареты, что продавали в ларьке у вокзала. Эрик шагнул вперед, луч фонарика скользнул по полу. Там, у дальней стены, лежал окурок. Маленький, смятый, с золотистым фильтром. Он наклонился, чтобы взять его, но замер. Рядом с окурком был след – влажный, четкий, как будто кто-то только что прошел в мокрых ботинках. Женский ботинок. Как те, что он видел на кладбище.

Эрик выпрямился так резко, что ударился головой о низкий потолок. Боль прострелила виски, фонарик выпал из рук и покатился, освещая углы подвала. Он схватил его, направив свет на след. Один. Только один. Как будто кто-то стоял здесь, смотря на него, а потом исчез. Он развернулся, луч метнулся по стенам. Никого. Только тишина, такая густая, что ее можно было резать ножом.

Наверху что-то упало. Глухой стук эхом разнесся по дому. Эрик бросился к лестнице, сердце колотилось в горле. Он взлетел наверх, ожидая увидеть разбитую лампу или упавшую книгу. Но это была кружка – та самая, с надписью "Лучший брат". Она лежала на полу, расколотая пополам, а вода растекалась по доскам, как кровь из раны.

Эрик стоял над разбитой кружкой, чувствуя, как вода пропитывает его носки. Он не слышал, чтобы ветер усилился, не видел, чтобы окно открылось. Кружка была тяжелой, с толстым дном – такие не падают сами по себе. Он наклонился, собрал осколки, пальцы дрожали. Надпись "Лучший брат" теперь была разорвана: "Лу" на одном куске, "чший" на другом. Он бросил их в мусорное ведро, но звук стекла о металл заставил его вздрогнуть, как выстрел в тишине.

Он вытер пол тряпкой, стараясь не думать о подвале, окурке, шагах. Утро уже близилось – за окном небо стало серым, как старое одеяло, которое слишком часто стирали. Эрик заварил кофе, хотя знал, что не уснет, даже если захочет. Кофеварка шипела, наполняя кухню горьким запахом, и он смотрел, как капли стекают в стеклянный кувшин. Анна ненавидела кофе. "Пахнет, как горелая резина," – говорила она, морща нос, и пила чай с мятой, которую рвала прямо у реки. Эрик улыбнулся этой мысли, но улыбка вышла кривой, болезненной. Он давно не вспоминал Анну такой – живой, с ее смехом и привычкой грызть ногти. Чаще приходили другие картины: ее тело на берегу, волосы, спутанные водорослями, и пустые глаза, глядящие в никуда.