Мы побывали на холме, где наш предок Авраам заключил союз с местным царем Авимелехом и получил разрешение пасти свои стада на этой земле.
Борух свозил меня на Мертвое море и в древнюю крепость Масаду. А потом пришла очередь Иерусалима.
— Поезд до станции Усово отправляется со второй платформы!
Проплывает за окном Белорусский вокзал. Паровоз пыхтит и плюется паром. «Беговая»… «Тестовская»… мост через Москву-реку… «Фили»»… Тридцать минут – и мы в Кунцеве. Я закрываю «Серебряные коньки». Я все еще там – лечу по замерзшему каналу, и лед сверкает под светлым голландским небом. Но я уже и здесь – среди черных развалов угля, втоптанного в грязь. Тащусь за мамой и слушаю ее охи да вздохи. Снега еще нет – конец ноября. Но трубы уже дымят, и сосны шумят по-зимнему.
Мы идем мимо пруда, поднимаемся в горку. И вот она – улица Горького, бывшая Богдановка. Какая-то псина с лаем бросается навстречу. Но вдруг замирает, валится на спину. И суетливо машет лапами.
– Артошка! – радуется мама. – Живой! Узнал!
Она наклоняется, треплет собаку по брюху и бормочет про себя:
– Как нибудь!
«Как-нибудь» не получилось. На двери нашей кунцевской квартиры висел амбарный замок. Мама смогла только заглянуть внутрь через замызганное окошко.
– Ну и грязищу развели! – всхлипнула она. И правда, я увидел, какими черными от сажи были печка и стены.
Тут откуда ни возьмись, нарисовались наши соседи. Тетя Рая Штаркман, тетя Таня Иванова, тетя Маруся Курылева и старик Обливанцев. Все принялись обниматься и плакать. К этому я уже привык – взрослые по каждому случаю нюни распускают. Хорошо, что Мишка у тети Сони остался, а то бы он тоже всласть поревел.
– С приездом! С возвращением! – радовались все сквозь слезы. Одна мама плакала без всякой радости.
– Дом-то наш занят… – жаловалась она. – Куда мне с детьми деваться!
– У! – загудели соседи. – Тут теперь плотник Паршин живет!
– Приезжий! – пояснила тетя Таня Иванова.
– Друг-приятель домоуправа! – добавил старик Обливанцев.
– Из одной деревни! – вставила свое слово тетя Маруся Курылева.
– Понаехали тут! – сказала тетя Рая Штаркман.
– Ну-ка, что тут за собрание? – раздался вдруг грубый голос.
Спиной к двери встал здоровенный детина с сильно бородатым лицом.
…и увидел черную бороду и два сверкающих глаза…
«Пугачев»! – подумал я.
– Вы что тут ошиваетесь? – грозно спросил «Пугачев».
– Да вот… вернулись мы… – ответила мама. – Хотелось бы посмотреть нашу квартиру…
– Ишь чего захотели! – огрызнулся мужик. – Была ваша, да сплыла! Нечего было сматываться!
– Да они всю жизнь здесь жили! – попробовали было заступиться соседи.
– А вас кто спрашивает! – оборвал их «Пугачев». – Защитники! У самих рыла в пуху! Думаете, я не знаю! Ты, Маруська, шерсть с фабрики тащишь! А ты, Танька, где кости суповые берешь! А Раиска, вообще, на хлебозаводе работает! Я вас всех на чистую воду выведу!
– Нам же жить негде, – робко пожаловалась мама.
– Ну и езжайте обратно в вашу Сибирь! Там вам самое место! А к дому и близко не подходите! А то в лепешку расшибу!
– И расшибет, – поняла мама, сама не своя от страха. И побрела через дорогу – к бабушке.
Ну, что ж… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…
«К бабушке» это только так говорилось. На самом деле это был дом моей тетки Фримы. А бабушкину квартиру во время войны заняла соседка Ханна Кракова. Судиться с ней не стали, в том доме жить было опасно, он все заметнее сползал в овраг. А у Фримы были целых две комнаты и веранда.
