Обручье - страница 14

Наверное, надо было сразу плыть до той стороны, Сьве не раз доводилось одолевать вплавь Мать–реку, и на сей раз бы справилась. Но что зря жалеть, теперь–то ей точно не доплыть. Сьве захотелось закрыть глаза, перестать бороться, и пускай упокоят её ласковые Берегини. Совсем уж было собралась, когда ноги зацепили вдруг вязкое дно.

Коса! Нет, не выдали её речные Берегини, оборонили до конца. Эту подводную отмель, вытянувшуюся подле приметного мыска саженях в сорока от берега, Сьва знала прекрасно.

Она с трудом сделала несколько шагов и остановилась: в зарослях на мысу кто–то был. Разглядеть наверняка Сьва не могла, но это и не требовалось. В предутреннем воздухе стоял густой запах колдовской свирепой злобы, и ошибиться было невозможно. Оставалось только ждать, ждать светлой зари, прогоняющей лесную нечисть.

Голова кружилась, девушке казалось, что в движущемся мире она одна остаётся на месте, а заветный мыс, за которым прячется родное селение, уплывает вдаль вместе с рекой. Холодные струи сделались совсем ледяными и давили на грудь, как невольничьи путы. Сознание временами пропадало, в короткий миг прояснения она увидела, что ночной мрак посерел и над поверхностью реки ползут, завиваясь, плети тумана. Радость захлестнула и тут же погасла. Нет, нельзя ещё выходить на берег. Хороший охотник умеет выждать, когда его добыча потеряет осторожность. Ночная тварь была хорошим охотником.

Сьва тоже ждала, ждала целую вечность, обратив лицо к востоку, беззвучно шевеля посиневшими губами: «О, трижды светлое, приди!» Все вокруг замерло и ждало вместе с ней: Матерь–река, мокрые от росы травы, кусты ивняка, тысячи мелких лесных жизней. И лишь когда над белой волной тумана сверкнул и медленно поднялся огненный щит солнца, мир вздохнул одной грудью и ожил.

Переступая онемевшими ногами, Сьва побрела к берегу. В одном месте дно вдруг ушло из–под ног, и девушка чуть не захлебнулась, собственное тело стало тяжёлым, как ключ тянуло на дно. Сьва едва выползла на сухой песок, и её согнул пополам приступ свирепого кашля. Она схватилась руками за грудь, упала на колени. «Значит, все было зря, от злой лихоманки не убежишь, – подумалось равнодушно. – Отца только жалко… Ладно, лишь бы Линёк обратно в силу вошёл. Проживут как–нибудь вдвоём…»

Кашель унялся, стало можно дышать. Сьва вытерла рот и неверными шагами направилась к мысу. Она шла, и мир вокруг неё мерно кружился, покачивался, она ничего не видела и, когда вдруг упёрлась лбом в преграду, не сразу поняла, что случилось. Сьва медленно подняла глаза, взгляд скользнул по рубахе из волчьей шкуры, по широкой серебряной гривне, на которую падала густая, как ночной туман, борода. Позвид? Что жрецу Велеса нужно от Сьвы? Неужто волхв каким–то дивом прознал, что она посмела обратиться к Хозяину лесов сама, не спросясь его дозволения? Но предки всегда говорили с богами напрямую, отец рассказывал!

Сьва отважно взглянула Позвиду прямо в лицо и словно провалилась в чёрную яму. На месте правого глаза волхва взбух, налился кровавой синевой здоровенный желвак. Волхв медленно обнажил в усмешке частые волчьи зубы и неуловимо быстрым движением схватил Сьву за шнурок оберега. Блеснули четырехвершковые когти, не успевшие сделаться человечьими ногтями… Клочья шерсти, густо покрывающей кожу, распадались и таяли на глазах Сьвы, она увидела, как сверкнуло в лучах рассвета обручье чёрной бронзы на могучем запястье. Тогда к ней внезапно вернулся голос, она закричала, и звонкий мальчишеский голос отозвался сразу, словно эхом: