Девушка подалась вперед:
– Что тогда произойдет?
– Вы выйдете замуж.
Она болезненно усмехнулась, и он уточнил:
– Во второй раз.
Ощущение присутствия песочных часов неожиданно его покинуло и наступила реальность иного времени.
– Скажите профессору Бармину, – зашептал он, что аспирант…
В это время дверь за спиной девушки бесцеремонно распахнулась, и даже с закрытыми глазами можно было сказать, кто припожаловал.
Конечно же, главный врач.
Он глянул на Аспиранта так, словно видит его впервые.
– Опять предсказал что-нибудь аховое?
Она облизала сразу ставшие сухими губы.
А Аспиранту хотелось крикнуть, что он далеко не Оракул. Это сходная одежда делает всех тут, можно сказать, на одно лицо.
Но не крикнул.
Он не знал сценария, по которому должен работать во благо науки.
Потому произнес, обратившись к девушке:
– Ваша кисть отвергает почти все отпечатки.
И она отдернула руку.
– А меня, – продолжил он, – всегда злит никчемная затрапезная красота, выдаваемая за эталон совершенства.
Девушка смутилась.
И вдруг, сам не зная зачем,
Аспирант начал читать стихи:
Квадратными ребрами выстлан погост
И спелой тоской пучеглазие грезит.
И плачет вином виноградная грозь
И этим вот трезвость понурую бесит.
На кладбище все полбутыльники сплошь
И явники.
Больше же те, кто таились.
И люди вокруг простодушно дивились,
Когда уходили они под вопёжь.
Не надо, не надо страдать ни о ком,
Коль ты не способен от водки отречься.
Взгляни-ка какое сегодня заречье.
Взвести бы бердянку, да жахнуть стихом.
Но кто-то другой остиховит пространство.
Но кто-то другой вдруг прославится тут.
Где, словно итог беспробудного пьянства,
Куда-то кресты захмелело бредут.
И, без продыху, чтобы не дать возможности хоть что-то, но трезво осознать, забубнил уже в прозе:
– Эти глухонемые похороны характеризовали дань времени: ни зевков окрест, ни приличествующих, но причитаний. Будто человек уходил не в иной мир, а оставался в этом. Только на правах притаившегося спящим соглядатая.
– Ну что, коллега, скажете? – обратился главный врач к девушке.
Она продолжала тлеть щеками.
Все последующие дни Аспирант повторял все то, что ему в свое время говорил Оракул, только всякий раз намекая, что добровольно не уйдет из жизни, потому как христианин и точно знает, что род самоубийц до десятого поколения будут преследовать незаслуженные беды.
Но, тем не менее, однажды – в этом же «аквариуме» его нашли с простреленной головой. Рядом лежал браунинг.
Кто и когда передал ему оружие, так и осталось тайной. А следствие констатировало именно самоубийство.
И только та девушка-аспирантка, что сейчас готовилась стать женой главврача психбольницы, была уверена, что ее коллегу попросту убили.
«Убрали», как это принято квалифицировать последнее время.
Свадьбу откладывали из-за поста, который на сей раз был неимоверно длинным.
А через два месяца началась война. С Японией.
Шел тысяча девятьсот четвертый год.
Год кончины Антона Павловича Чехова.
