Юрий чуть не плакал.
Но однажды, раздраженно листая учебник, наткнулся на стишок, он показался знакомым, потому что и на кассете был.
If I can stop one heart from breaking,
I shall not live in vain;
If I can ease one life the aching;
Or cool one pain,
Or help one fainting robin
Onto his nest again,
I shall not live in vain.
Стишок запомнился неожиданно легко, он прочел его Крахоборову – и даже с выражением. Крахоборов смеялся, бил его по плечу и благословил на дальнейшие подвиги.
Юрий выучил еще один, гораздо длиннее, начинающийся словами:
I want to live, I want to live…
И дело пошло, проснулась память и стала жадной, Юрий не только английские слова и фразы, он и содержание прочитанных книжек запоминал и пересказывал Крахоборову. Он делал это без фокусов, просто, но Крахоборов почему-то то и дело хохотал, ударяя себя по коленкам.
– Ты, брат, так излагаешь, что узнать нельзя: совсем другая история, – сказал он как-то и тут же задумался, привыкший моментально чуять пользу и в чужих, и в собственных словах.
– Вот что, – сказал он. – Изложи-ка ты мне эту историю на бумаге. Как рассказывал, так и изложи. В книгу не заглядывай.
– Зачем?
– Это не для баловства. Это дело, – веско сказал Крахоборов.
Что ж, Юрий мучился целую неделю – изложил, на ходу многое додумывая и придумывая, потому что просто пересказывать было неинтересно.
Крахоборов, читая, смеялся беспрерывно. Юрий этого не мог понять, поскольку и книжка, и история, по ней написанная, были трагическими. Он даже обиделся слегка.
– Ты художник! – сказал ему, извиняясь за смех, Крахоборов. – Художник-примитивист. Знаешь, что это такое?
Юрий промолчал.
– Не знаешь. И хорошо. И не должен знать. Потому что если художник-примитивист знает, что такое примитивизм, то он уже не художник-примитивист. Мы вот что из этого сделаем. Мы сделаем из этого кино!
Юрий пожал плечами.
А Крахоборов засел за компьютер (за которым и Юрия заставлял работать, но он всячески отнекивался), перевел каракули Юрия в красивый текст, прямо как в книге, Юрий слов своих не узнавал, и отнес куда-то, и довольно скоро сообщил, что по сценарию Юрия совместная российско-шведская частная студия будет снимать фильм в духе русского примитивизма.
Юрия возили знакомиться с режиссером, с продюсером. Он понравился сдержанностью, молчаливостью, он сумел даже сказать несколько фраз по-английски – и ему ответили, и он понял, понял!
Там была и актриса, которой отвели роль главной героини. Женщина молодая, красивая, но словно опечаленная чем-то.
– Вы будто и не рады, – сказал ей Юрий, когда они оказались поблизости.
– А чего радоваться? Кино этого никто и не увидит. Никому не нужно это сейчас.
– Это точно. Но главное – для себя работать. Для удовольствия, – сказал Юрий.
Актриса усмехнулась, глянула на него, сказала:
– Мудёр!
– Да нет… – засмущался Юрий.
Она рассмеялась, стала еще глядеть на Юрия, уже с любопытством, спросила, кто он, откуда.
Юрий взял да и выложил ей чистую правду, хотя приготовился врать. Чистую правду, всю до нитки. Она слушала внимательно. А выслушав, сказала:
– Все-таки не понимаю, зачем ты нужен Крахоборову. Ты берегись его.
– Да что ты! – удивился Юрий. – Он для меня столько сделал! Совершенно бескорыстно!
– А сценарий?
– Да это случайно! Он не заставлял же меня, само получилось!
– А английский зачем и все прочее?
– Не знаю. Ну, хочется ему, чтобы я образованный был. Мне теперь самому хочется.
