– Ты спрашивай его, Федя, – прошептала Мамыра. – А я послушаю. Да посмотрю. А то, как покажем, может, и спрашивать будет поздно.
– Что вы собираетесь мне показать? – не понял я.
– То, что и все прочие увидят, – улыбнулся ФСБ и кивнул сдвинувшей брови Лизке. – Правда, чуть позже. Пока что это видели только я, Мамыра, Шура и Марина. Марина – в первую очередь. Но скрывать увиденного не будем. Потому что мы в одной лодке. А спрашивать надо. Скажи мне, Коля. Что у тебя с сердцем. Не в смысле медицины, а в смысле души. Есть там кто? Не по наговору, а по существу.
Повисла пауза.
– Я могу пока выйти, – прошептала Маринка, покраснев.
– А я не могу, – твердо сказала Лизка. – Я врач.
А ведь она тоже была красивой. Такой красивой, что глаза слепила. Как тут Вовку не понять, я бы тоже хрюкнул, если бы такая меня по щеке потрепала. Что же мне помешало в нее влюбиться, ведь не эта глупая разница в возрасте, и не Вовка, мы тогда еще и друзьями не были, и не малолетний Димка. Нет. Только то, что свет от их любви столь ярким казался, что собственная похоть и влюбленность меркли на его фоне. Отчего же я тогда не влюбился в Маринку? Ведь думал о ней всегда, из головы не мог выбросить, да и теперь боюсь даже голову повернуть в ее сторону. Не потому ли, что однажды бросил Бауманку не по причине скуки и бесполезности продолжения учебы, а потому что была там девчонка, которая однажды посмотрела на меня с недоумением, а потом просто сказала, да пошел ты, Колюня, нахрен. Мало ли что я говорила? Мало ли с кем я переспала? Я что, теперь тебе должна чего по гроб жизни? Что я тогда ей ответил? Ну точно. Так и отчеканил – Да. Ты мне. А я тебе. А она? «Ага. Щас! Замучаешься пыль глотать». Именно так – «Щас!» и «Замучаешься пыль глотать».
Так что же получается, я получил на этом деле комплекс? Пунктик в душе образовался? Так были уже у меня после этого короткие связи, легко, без обязательств и переписок. Или так мне казалось? А может, я скорлупой покрылся, и поэтому отскакивало все от меня, как от пересохшего ореха? Или даже как от засохшего куска дерьма? Пока не пронзила меня та самая стрела с алюминиевым наконечником? А до этого я просто боялся, что та же Маринка скажет мне тоже самое, а не пойти ли тебе, Колюня, нахрен? Да ладно… Просто это было… как сорвать цветок. Не хотелось срывать. Хотелось смотреть на него и согревать собственным дыханием. И хочется. Что же ты тогда, Колюня, сопли жуешь?
– Нет, – с трудом произнес я. – Не надо выходить. Мне нечего скрывать… пока. Если я, конечно, и сам понимаю, что внутри меня творится. Но так, чтобы отчетливо и без вариантов… не могу сказать. Было кое-что, что самому казалось… Но уже давно. Как сказал бы Марк, уже и быльем поросло. Засохло, осыпалось и развеялось без остатка. Пардон, конечно. Да и смешно сейчас об этом. Теперь разве что… в мечтах. В горячих, конечно. Поллюции, все дела. Простите за откровенность, от меня ведь это требуется?
Лизка подавила смешок, кашлянула. Маринка словно окаменела.
– Трудно быть холостым, когда такие девушки рядом, – я попытался изобразить улыбку. – Марина вот сияет, словно на сварку смотришь, зайчики ловишь, не проморгаться потом, а смотреть все одно хочется. Лиза из того же клуба, извинения Вовке. Шура еще нарисовалась. Хотя она ребенок еще. Простите, девушки. Это я шучу, если что. В каком-то смысле. Отчасти. Так что, нет. Ничего такого, что было бы связано с какими-то обязательствами. Так… Слепящий свет на горизонте, ожог в сердце. Наяву пока что только тоска. Может, и надежда там же. Пуганный я в этом плане. Поломанный. Так что ничего серьезного. Да и несерьезного… давно не было.
