– Кто-то вроде тебя, – пожал я плечами. – Выходец из тайного народа. Назвал бы тайником, но у этого слова другая коннотация. Или дефиниция.
Блин, в машине явно не хватало Вовки.
– А Коннотация это кто? – спросил Фемистокл. – И Дефиниция?
– Забей, – отмахнулся я. – Этих девушек я зря упомянул. Их там сегодня не будет. Только Веник. И это не сокращение от Вениамина или Венедикта. Веником назвали сразу, как пригрелся. Он бывший банник. В бане вениками парятся. Сейчас уже Веник стар стал, да и последняя его баня… Короче, новые времена, был наезд, баню подожгли, и Веник остался без дома. Ну и я ему посодействовал. Местечко так себе, но ему нравится.
Я развернулся на трамвайном треугольнике, проехал еще немного по Ростокинскому и остановился возле трансформаторной будки.
– Мать твою… – поморщился Фемистокл, разглядывая табличку на будке. – «15А. строение 1».
– Ничего-ничего, – приободрил я домовенка. – Внутри там очень даже неплохо. Для домового, конечно. Если на нашем уровне, не очень, признаюсь. Но он редко высовывается.
На стук в синюю дверь никто не ответил. Тогда я присел, припал ртом к замочной скважине и отчетливо сказал:
– Веник! Свои! С гостинцами!
Замок заскрежетал почти сразу. Когда дверь открылась, за ней обнаружился седой и удивительно лохматый домовой ростом мне примерно по колено. Он был обут в стоптанные валенки, ватные штаны и телогрейку с обрезанными рукавами. На шее у него болтались наушники, на груди висел плеер. Из наушников едва слышно долетал «Сплин» – «Шел чудак, раскаленному солнцу подставив нагретый чердак». В руке Веник держал керосиновую лампу.
– Что же это ты с керосином? – удивился я. – Сидишь, можно сказать, на электричестве и жжешь горючку?
– Привычка, – хмыкнул Веник, убавляя звук и погружая руку в седые кудри, с которыми он был похож на переросший репей. – Давно не заглядывал, Коля.
– Оказии не было, дорогой, – показал я ему пакет с сушками. – А теперь и надобность образовалась.
– А с тобой кто? – ткнул он пальцем в Фемистокла, который на его фоне казался франтом. – Стажер? Или вроде меня? Ладно, чего стоять? Пошли.
– Вроде тебя, – сказал я, наклоняясь и закрывая за собой дверь. – Приятель мой Фемистокл. Везу на новое место жительство. И вот решили заглянуть. Как ты тут устроился-то? Даже окон нет. Какие-то решетки-жалюзи вместо окон. Я же тебе предлагал законопатить. Сейчас-то прохладно, а зимой что?
– Ты-то хоть меня не позорь? – оглянулся Веник между двумя распределительными щитами. – Или думаешь, что я способа не знаю? Это я в последние годы в больших банях блаженствовал, а по молодости все в частных. А их топят раз в неделю. И то в лучшем случае. Тебе надо в тонкое шагнуть. Ты же уже был у меня? Да и не раз. Помнишь, как я тебя учил?
Я помнил, только старался не повторять этот опыт. Выворачивало меня от него наизнанку.
– Ну, – сдвинул брови Веник. – Давай, вспоминай науку. А ты, Фима, – он посмотрел на Фемистокла, – учись. По природе тебе такое легко дастся, но я же вижу, из молодых ты, неученых. Так что все польза.
Я чуть прищурился, отметил в сумятице коктейля светлую фигуру Веника, что напольный светильник напоминал, разглядел собственную тень, опять удивившись, что передо мной она, а не позади, и наступил на нее, стараясь придавить ногой, чтобы не ускользнула никуда, и снова определил самое темное место, и опять шагнул, чувствуя, как подступает тошнота, и так еще раз пять, пока меня не пробил пот, и я вдруг не оказался словно на ночной поляне. Над головой сияли яркие звезды, серебрились ночные облака и явно собиралась выкатиться луна. Впереди стояла детская палатка, кажется, из покинувшей страну Икеи, и под разноцветным тентом что-то светилось.
