Штамп в паспорте, его фамилия… В первый же выходной я собиралась подать на развод. Первая растерянность прошла, и я дала себе обещание – не сдамся. Не сдамся, чёрт подери, пусть даже годы, прожитые с Эдуардом, оставили во мне неизгладимый след.
— Нет, — Демьян, как обычно, смотрел на меня. – Это касается исключительно работы.
— Ты едешь в командировку? – пакет в руках Сони зашуршал, и она поставила его на землю, но тут же подняла, поняв, что асфальт сырой.
— Да, — тон его не изменился, и меня опять поразило, что он разговаривает с ней, как со взрослым, равным себе человеком. – Привезу тебе что-нибудь. Как насчёт куклы?
Соня засмущалась. Опустила взгляд, потом снова посмотрела на Демьяна и, кивнув, заулыбалась.
— Договорились, — в уголках губ Терентьева появился намёк на улыбку.
Всё ещё смущённая, Сонька отбежала к подъезду, я же резко выговорила:
— Никогда не давай ребёнку обещаний, которые всё равно не сдержишь, — внутри появилась горечь. Сколько раз она вот так улыбалась, сколько раз ждала… Ждала, а потом я шла в соседний магазин и покупала кукол, мишек… Только обмануть её всё равно не выходило, и все эти куклы, игрушки, лежали беспризорные и ненужные. Не зная, она чувствовала ложь. Потому что дети всё чувствуют, знают даже то, чего знать не могут.
— Почему не сдержу? – очень серьёзно спросил Демьян.
— Потому что забудешь. Потому что не будет времени. Потому что найдутся другие дела, — прочеканила я. – Будет что-нибудь важнее, Демьян. Обязательно будет.
Он молчал. Некоторое время смотрел на Соню, потом в темноту питерского вечера и наконец очень жёстко проговорил, впившись взглядом в моё лицо:
— Я никогда не говорю просто так, — взял меня за шарф и потянул на себя. Отпустил и провёл пальцами по вороту пальто. – Запомни и это тоже, Дарина. Я никогда не даю пустых обещаний.
Его тёплое дыхание коснулось моей кожи, ладонь прошлась по боку и остановилась на талии. Тёмно-карие глаза манили таящимся в глубине зрачков пламенем, и я против воли сглотнула, понимая, что хочу прикоснуться к нему. Глинтвейн… Это просто глинтвейн: пряный, дурманящий. И ещё запах. Запах Демьяна…
— Я позвоню тебе, — сказал он, отпустив меня и, развернувшись, пошёл к ожидающей его машине.
— У тебя нет моего номера, — выкрикнула я, не в силах сделать даже шага назад.
Демьян обернулся.
— С чего ты взяла? – уголок его рта дрогнул в усмешке.
Я поняла, что не помню, чтобы он хоть раз усмехнулся или улыбнулся до этого вечера. Только сейчас: первый раз Соньке, теперь мне. — И не говори, что не будешь ждать, — ещё одна усмешка.
Открыв дверцу, он сел в машину. Пару секунд я так и стояла, чувствуя, как холодный ветер обдувает пылающее лицо, а после пошла к подъезду. Соня выглядела уставшей, но счастливой, и что-то подсказывало мне, что уснёт она, едва голова её коснётся подушки. Усну ли я сама? Вот это сказать было трудно.
Пакет был слишком длинным для Соньки, и она опять перехватила его.
— Может, всё-таки отдашь мне? – спросила я, хотя в машине она заявила, что понесёт свою чашку и безе, которые нам завернули с собой, сама.
Поколебавшись, Соня всё же сдалась, и я снова улыбнулась. Я взяла его и удивилась. Для одной чашки и нескольких горстей пирожных пакет был довольно тяжёлый. Открыв, я заглянула внутрь. Коробка… Та самая коробка с шарфом и перчатками, что я оставила в машине.
— Демьян… — выдохнула я, и дыхание моё повисло у губ облачком пара.
