Обжигающие вёрсты. Том 2. Роман-биография в двух томах - страница 24

– Пятничный номер порадовал. Порадовал тем, что отдел партийной жизни, наконец-таки, разродился, выдав замечательную статью.

Все, конечно же, понимают, о чем речь…

Гагарин прерывает обозревателя:

– А, кстати, где автор? Почему нет?

Корепанов довольно хихикнул:

– Да здесь автор, Иван Степанович. Вон, в уголок забился.

Встал. Гагарин бросил быстрый взгляд в мою сторону.

– Умница. – Покрывшись румянцем, не знал, куда себя деть. Стоял и не знал, можно мне присесть или нет. – Присаживайся. – И, обращаясь уже к обозревателю, сказал. – Продолжай.

– Статью можно признать лучшей за эту неделю и, пожалуй, с ней никто не сможет конкурировать и по месяцу.

Редактор, взглянув в сторону ответственного секретаря, бросает:

– На стенд!

– И будет справедливо, – говорит обозреватель, – но разрешите, Иван Степанович, высказать одно лишь замечание… Но принципиальное…

– По статье?

– Да.

– Ну, говори.

– Впечатление смазано заголовком… Крайне неудачный заголовок.

– Ты так считаешь? – спрашивает Гагарин, и я замечаю, что в его голосе яд, а в уголках губ появляется еле заметная усмешка, похоже, чрезвычайно ехидная.

– Не только я, Иван Степанович. – Подтверждая мнение обозревателя, некоторые из присутствующих закивали.

– Вот как? – Редактор нервно застучал карандашом по столешнице. – Порадуйся: мой заголовок.

– Но… – Обозреватель растерялся и не знал, что дальше говорить.

– Ты хотел бы, чтоб статья еще и с авторским заголовком вышла?

– Не… знаю…

– То-то и оно… Заголовок специально сделан кондовым… – Гагарин поморщился. – Это – политика… Всё!.. Закончили и переходим к планированию7.

На этом и завершилась моя трехнедельная стажировка в «Уральском рабочем». И вернулся в свою провинциальную жизнь.

Родная редакция встретила настороженно. Все смотрели на меня с любопытством, задаваясь одним вопросом: что-то теперь будет? Но ничего не происходило. Внешне, по крайней мере. И редактор молчал, будто воды в рот набрал, хотя прекрасно знал, что может меня ждать в дальнейшем. Мог бы по-товарищески предостеречь. Но… Атмосфера, чувствую, вокруг наэлектризованная. Прихожу в райком, и аппаратчики стараются избегать прямых контактов: все сухи и немногословны. Холодком отовсюду веет. Может, думаю, со временем оттают?

И оттаяли бы, если б попритих на какое-то время, посидел чуток в каком-нибудь уголочке. Но нет! Я – журналист, я – боец партии, поэтому долг зовет каждый день идти в бой за идеалы. Бросаюсь на очередной неприятельский дзот, будто кто шилом в задницу подтыкает. Реакция на атаку? Вполне предсказуемая: раздражение в кругах районной элиты не только не спадает, но и растет не по дням, а по часам.

Что же сдерживает князьков? Почему бы не пнуть крепенько под зад «варягу», пробующему натянуть на себя мантию учителя-наставника? Выжидают. На что рассчитывают? Надеются, что оступлюсь, на чем-либо спотыкнусь и тогда…

Обычно ловили подобных сражателей за «правду» на бытовухе. Например, аморалка в виде связи с любовницей. Совсем отлично, если жена придет в райком и пожалуется, что коммунист-супруг непристойно ведет себя в семье. Тут тебе сразу персональное дело на партийное собрание: покаешься – отделаешься строгим выговором, но с работы все равно попрут, потому что это их конечная цель; заартачишься – быть исключенным из партии, а тогда, что ты за заместитель редактора, что ты за идеологический боец? Ну, на худой конец, напился и попал в вытрезвитель. Пьют все? Да, но не все попадаются. Вора судят не за то, что он украл, а за то, что поймали.