Начальство терпеливо, не обнажает без крайней нужды кинжал. Ждет своего часа. Понимает уже, что на аморалке вряд ли подловит – тут, видит, все чисто. Но, думает про себя начальство, – человек слаб, несовершенен, поэтому обязательно где-нибудь на чем-нибудь да «подорвется». Ну, а пока… Ждет своего звездного часа, не давая даже повода подумать, что замышляет подлую месть. А что я? Ничего не жду и продолжаю работать в своем ключе, то есть задиристо. Ну, например…
Сергей Соловьев, председатель районного комитета народного контроля, получает письмо, в котором сообщается о непристойностях, допускаемых начальником районного отдела внутренних дел Мошкиным, в письме высказывается просьба разобраться и принять меры к безобразнику. Письмо – не анонимное.
Соловьем зачем-то знакомит меня с содержанием письма. Знакомит приватно: только, предупреждает, между нами. Прочитав, спрашиваю:
– Что собираетесь предпринять?
– Ничего. – отвечает Соловьев.
– Почему? – Вопрос прозвучал глупо, потому что знаю ответ. Нужды спрашивать никакой не было.
Соловьев обреченно вздыхает.
– Не дадут… Мошкин – член райкома КПСС, особа, приближенная к Самому…
– И как быть?
– Отправлю жалобу с сопроводительным моим информационным письмом в райком. А там…
– А там – похерят, – спешу добавить.
Соловьев опять вздыхает:
– Их право.
– Но вы же член бюро райкома?!
– Сегодня – член, завтра – не член. Сам косо взглянет – и песенка моя спета.
– Но это же произвол! – Начинаю кипятиться.
– Ну, что ты говоришь? На себе разве еще не почувствовал?
Отмахиваюсь:
– Не обо мне сейчас речь. Скажите, какова, на ваш взгляд, доля правды в жалобе?
– Скорее, на все сто процентов. Сигнал-то не первый. Да и без этих сигналов знаю: не без глаз.
Готов, прямо-таки горю жаждой справедливости. Тут же принимаю решение: так это не оставлю и сделаю все, чтобы общественность узнала правду. Мне, считаю, уже терять нечего. Признаюсь о намерении Соловьеву. Тот ахает и машет руками.
– Ни в коем случае! Меня – сожрут и не подавятся. Скажут, что это я науськал. Давай условимся: ты этого письма не видел.
– Да, не видел. – Охотно соглашаюсь. – Но никто мне не сможет помешать заполучить такое же письмо. Встречусь с автором, попрошу написать еще и в редакцию, уже на мое имя.
– Ну, как знаешь… Как старший товарищ, не советую: боком выйдет.
Ну, какие советы? Когда слушал подобные советы? Тем более, если во всеоружии, то есть с фактами, и на коне.
От Соловьева – к автору письма. Тот, на мое счастье, оказался дома. Сказал ему, что мне все известно, что хотел бы иметь на руках документальное подтверждение, то есть письмо соответствующего содержания. Он спросил: откуда узнал? Ответил: земля слухами полнится. Не хотел он, потому что не верил, что газета хоть что-то напечатает. Убедил, в конце концов. Чтобы полностью исключить возможные подозрения по адресу Соловьева, попросил дату в конце письма поставить другую. Автор согласился. И вот у меня собственноручное письмо, из которого следует, что написано оно было на два дня раньше, чем Соловьеву, то есть получалось, что узнал первым, а Соловьев – вторым. Маленькая неправда, но о ней знают лишь трое (Соловьев, я и сам автор) и каждому не резон раскрывать эту неправду.
В редакции знакомлю с полученным письмом редактора. Тот читает, и, вижу по его лицу, не удивляется ничему. Чертова провинция! Эти малые поселения, где все и всё о происходящем знают, но делают вид, что ничего не знают!
